Козлоногий Бог

— Я не верю, что за презренный металл можно продать душу, — сказал он. — И мне импонирует идея герцога Веллингтона — засунуть все свои письма в ящик стола и дать им время, чтобы они ответили на себя сами. Но, к сожалению, в бизнесе нельзя слишком часто поступать подобным образом — люди этого не любят. Бог его знает, почему.

Так что Хью отвез его в долину и он поймал вечерний автобус до Лондона.

Засунув в автобус Джелкса, а вслед за ним и его плетеную корзину, Хью развернул неповоротливый автомобиль и поехал по холмам. Перспектива впервые остаться с Моной наедине его ужасно пугала. Нужно было многое обдумать. Он должен был продумать свою линию поведения и убедиться в своей способности ей следовать. Требовалась немалая доля самоконтроля, думал он, для того чтобы дойти до определенной черты и остановиться, и не натворить при этом ничего такого, что заставило бы Мону отвернуться от него, что, в свою очередь, заставило бы его, в его взвинченном состоянии, потерять самообладание и разругаться с ней, доведя ситуацию до необратимого расставания. Оставшись в одиночестве, Хью не пошел бы на этот риск, но он знал, что Мона ни за что не оставит его одного и пытался понять, так ли много она знала о жизни на самом деле, понимала ли, что она делает, и сможет ли она в конечном итоге справиться со всеми резкими поворотами, которые ждали их впереди?

Чего он боялся больше всего, так это потери собственной способности к самоконтролю. Теперь его проблема была не в том, что он не мог ухватиться за жизнь, а в том, что он мог ненароком придушить ее. Он знал, что упрямство слабых людей, бесстрашие трусливых и распутность святых не вели ни к чему хорошему. Он также знал, что у него никогда не хватало духа для борьбы, что он был чрезмерно слаб по жизни и что он искренне стремился вести себя правильно и всегда готов был пожертвовать собой ради других — а если это не было путем к святости, то чем тогда это было? Вот только теперь он шел на проблемы, словно бык на ворота, низко опустив рога; а что же до праведности, то теперь он жаждал всем своим существом лишь одного — жизни, больше жизни, всей полноты жизни — благословения Пана!

Самопожертвование? Оно было последней нитью, за которую он держался. Ибо сердце Хью было добрым: оно живо реагировало на боль других людей. Ему было сложно пожертвовать кем-то другим, и уж тем более не представлялось возможным пожертвовать кем-то другим во имя себя самого. Однако он понимал, что инвокация божества невозможна без жертвы, и что, в случае с Паном, самопожертвование не даст никакого результата.

Повсюду вокруг него, на возвышенности, где он остановил свою машину, цвел дрок, и воздух был наполнен его сладковатым миндальным ароматом. В неспешном дуновении теплого ветра в весенних сумерках ощущалась почти летняя мягкость. Апрель заканчивался; на пороге был май; и с последним апрельским днем приближался канун Белтайна.

Согласно традиции, как Хью узнал из книг Джелкса, Белтайн был Ведьмовской Ночью, и если что-то должно было случиться, то можно было ожидать, что это случится именно в эту ночь. Он гадал, какую же форму примет Пан, если он появится? Произойдет ли грубая его материализация в виде запаха зловонного козла? Или он проявится более тонко, в душе? Хью склонялся ко второму варианту. Его всегда интересовало всё необъяснимое и он прочитывал все оккультные триллеры сразу же после их выхода. Он помнил, что главнейшее событие неизменно было одной из двух вещей: материализацией, которая произошла лишь частично, или видением, от которого все пробуждались в последней главе. Ему казалось, что писатели триллеров старательно пытались переплюнуть друг друга — на самом деле один автор зашел так далеко, что полностью отрекся от всяких практических знаний о предмете, о котором писал в таких подробностях, — и по каким-то своим причинам напрочь забывали о Природе описываемого, если такой термин вообще мог быть применен к столь неестественным вещам.

Он, в свою очередь, совершенно не знал, чего ему ожидать, и поэтому не мог решить, должен ли он разочароваться, если не произойдет ничего действительно впечатляющего, или радоваться тому, что так много всего уже успело произойти. Оглядываясь на все те недели, которые прошли с тех пор, как он начал выбираться из светящейся оболочки, которой был его опал, он не мог отрицать, что произошедшие с ним события — Амброзиус, например, — и пришедшая в его жизнь Мона вполне могли считаться показателями успеха в данном начинании.