Козлоногий Бог

Хью собирался во что бы то ни стало посмотреть на мир из-под капюшона Аброзиуса. Какие последствия это могло иметь для него, он не знал, но понимал, что они могли быть катастрофическими. Он даже мог бы на полном серьезе оказаться признанным сумасшедшим, если намеревался продолжать в том же духе. Но его это нисколько не волновало. Он подозревал, что через капюшон Амброзиуса пролегал путь к Моне Уилтон и ему было абсолютно наплевать на все остальное. Священник-вероотступник уже начал проявлять себя через него.

Хью развернулся, вышел из часовни и бесшумно прошел вдоль южной стены монастыря по пропитанной росой траве. Когда он проходил мимо окна дома, то увидел, что Мона сидела у камина, с незаженной лампой позади нее, в глубокой задумчивости, уперев локти в колени и обхватив руками подбородок, и разглядывала языки пламени. Судя по морщинам на ее лбу и изгибу уголков губ, она была чем-то обеспокоена. Дверь оставалась открытой навстречу мягкой весенней ночи и он неслышно вошел в дом. Только после того, как он заговорил с ней, она заметила его присутствие и испуганно вскочила на ноги, уронив стоявшее позади нее кресло, и Хью кое-как успел поймать лампу, полагодарив небеса за то, что она не была зажжена.

— Я ужасно сожалею, — сказал он, — Я совершенно не хотел тебя напугать, но что я мог сделать, если ты не слышала, как я вошел?

— Это очень глупо с моей стороны, — ответила Мона. — Я не знаю, почему я так подскочила. Абсолютно не понимаю.

Но оба они прекрасно понимали, почему это произошло. Увидеть ястребиное лицо в черном капюшоне — вот что было для нее настоящим кошмаром.

— Как неловко вышло, — сказал Хью, плюхаясь в свое привычное кресло, в котором утопал до такой степени, что сидел практически на лопатках. — Присядь, Мона, нам стоит откровенно поговорить, иначе мы никогда не сможем существовать в стенах одного дома. Ты же не боишься меня, правда? Ни один человек на всём божьем свете не стал бы меня бояться. Ты боишься Амброзиуса, так ведь?

— И да, и нет, — ответила Мона. — Я рефлекторно подпрыгиваю при виде Амброзиуса, но на самом деле я не боюсь его.

— Должен заметить, что ты жутко его боялась, Мона.

— Да, возможно, ты прав; но как бы то ни было, я не собираюсь прогонять его. Ты же понимаешь, Хью, что он должен проявиться. Это то, что я пыталась принять, пока ты отсутствовал. Он должен проявиться.

Хью был настолько обрадован тем, что она назвала его по имени, а не использовала, как обычно, формальное «мистер Пастон», что почти сразу же забыл об Амброзиусе, ибо ему было абсолютно все равно, проявится он или нет. Но Мона снова напомнила ему о нем.

— Мы должны принять Амброзиуса, Хью, мы оба.

— Хорошо, — ответил Хью, — Что там с ним?

Мона довольно долго молчала, глядя в огонь, и Хью сидел, наблюдая за ней. Он мог представить себе Амброзиуса, который точно также сидел у окна будки привратника в Аббатстве, выходившего на рыночную площадь, и, оставаясь никем не замеченным, наблюдал за женщинами, общества которых, будучи монахом, он был лишен.

Мона, кажется, совершенно забыла о присутствии Хью, и он рассматривал ее в затухающем свете камина, гадая, посмеет ли он подумать об Амброзиусе в этот момент, и, если он всё-таки решится на это, не испортит ли он этим всё шоу. В какой-то момент ему показалось, что своим физическим зрением он может видеть средники каменного арочного окна будки привратника, у которого он сидел.

Наконец, она заговорила снова.

— Хью, тебе никогда не приходило в голову выяснить, кто такой этот Амброзиус на самом деле?

— Ну, я принял как должное тот факт, что он был мертвым и потерянным монахом, бедным парнем, которого они приговорили к смерти под лестницей в здании через дорогу. И то, что я в какой-то мере обладаю медиумистическими способностями, хотя никогда раньше и не подозревал об этом, а значит, он смог бы говорить через меня, если бы ему дали хотя бы полшанса.

— Это одна из возможных вероятностей, — сказала Мона.

— А есть какая-то еще? Помимо того, что я просто спятил.

— Да, есть и другая. Когда-нибудь слышал о реинкарнации, Хью?

— Да, что-то слышал. Это про то, что мы жили и раньше, да? Ты думаешь, что я был знаком с Амброзиусом в прошлой жизни?

— Возможно, — ответила Мона уклончиво, удивляясь тому, как много она осмелилась сказать, не выпустив при этом на свободу пленников тюрьмы подсознания. Тишина снова повисла между ними.

Потом Хью внезапно воскликнул:

— Мона, ради всего святого, скажи мне, что ты на самом деле думаешь. Я совершено не понимаю, где я и что со мной, и я сойду с ума по-настоящему, если не пойму этого в ближайшее время.

— Хорошо, — тихо ответила Мона, — Я скажу тебе. Конечно, я могу ошибаться, но лично мне кажется, что ты и есть Амброзиус.

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что я просто представляю себя им?

— Нет, я хочу сказать, что ты им был в прошлом. Душа, которая теперь обитает в твоем теле, когда-то была Амброзиусом, а до него — кем-то еще.

— Мона, я не понимаю. О чем ты?