Произошло ли все это благодаря его инвокации Пана? Он начал подозревать, что да. Ибо чем еще, в конце концов, была инвокация Пана, как ни намерением, в первую очередь, выбраться из опала? Он дал позволение своему собственному бессознательному выбраться к свету; затем он продолжил начатое, призвав первозданные силы проявить себя; он не только освободил Пана внутри себя, но и воззвал к Великому Богу Пану снаружи. Множество людей могло освободить своего внутреннего Пана — наиболее подходящим для этого способом был прием алкоголя, но Великий Бог Пан — это совсем другое дело; к нему не часто взывали в эти дни повсеместного материализма, когда народ не верил в существование духовного зла даже больше, чем в существование духовного добра. Но был ли злом Великий Бог? «Нет!» — громко воскликнул Хью. — «Он не зло! Я протестую!».
И с этими словами он завел двигатель, еще раз развернул машину и вернулся к Монашеской Ферме и Моне.
Стоило ему свернуть на тропу, превращенную щедрой посыпкой гравия в настоящую дорогу, как его охватило очень странное чувство. Глубоко внутри себя он ощутил внезапный трепет вожделения, хотя снаружи был скован холодным оцепенением. В течение нескольких дней раздумий, которые Джелкс принял за апатию, он уже решил, что попытаться продвинуться куда-либо дальше в отношениях с Моной Уилтон значило потерять все то, чего он уже достиг. Та его часть, которая подняла семь своих коронованных голов из царств несбалансированной силы, если цитировать любимую Джелксом каббалистику, тот старый змей Лефиафан, который есть в каждом из нас, был снова отброшен к месту страшного суда; та часть, которую Хью считал лучшей частью себя самого, взгромоздилась на крышку, и на некоторое время наступило затишье.
Когда он миновал возвышенность, закрывавшую ферму от дороги, и увидел свет камина, струящийся из ее незанавешенных окон, то испытал чувство тончайшего удовольствия, а одновременно с ним его охватило и то мучительное ощущение, которое обычно испытывает изголодавшийся человек, глядя на реалистичный рекламный плакат, изображающий жизнь в достатке. Машина заскользила вниз по пологому склону под своим собственным весом и он заехал в широкие двери сарая, не включая двигатель. Первоклассный автомобиль двигался тихо, словно призрак, и не проскрипела ни одна из его пружин, не зазвенело ни одно из стекол. Свеженасыпанный гравий почти не хрустел, и Хью вернулся домой незамеченным.
От сарая он пошел напрямик через двор, намереваясь войти в дом через заднюю дверь. Проходя мимо кухонного окна, он заглянул внутрь и увидел там Билла, отдыхающего у огня, вместе с Глупышкой Лиззи, которая обхаживала его с таким видом, как будто бы он был Воплощением Прекрасного, которым он в своем чрезмерно расслабленном состоянии конечно же не был. Хью смутился. Разрушить такую идиллию было все равно, что разбить оконное стекло. Он развернулся, снова прошел через двор и зашел в часовню.