Козьма Прутков и его друзья

Но известна и их критика режима Николая I, бюрократии, которая плохо заботилась о национальных интересах России. Известна их критика крепостного права. В квартире на Васильевском острове Жемчужниковы и Толстой с воодушевлением слушали, как Иван Сергеевич Аксаков читал своего «Бродягу», неоконченную тогда еще поэму о беглом крестьянине...

Вскоре Аксаков был арестован и допрошен. Заключен в Петропавловскую крепость, а потом выслан в Симбирскую губернию другой славянофил, Юрий Самарин. Снята со сцены пьеса Константина Аксакова «Освобождение Москвы в 1612 году». Славянофилам запрещено носить бороду и национальную одежду.

Министерство внутренних дел разослало циркуляр по бернским предводителям дворянства о том, что «Государю не угодно, чтоб Русские дворяне носили бороды, ибо с некоторого времени из всех губерний получаются известия, что число бород очень умножилось. На западе бороды — знак вывеска известного образа мыслей; у нас этого нет, но Го сударь считает, что борода будет мешать дворянину служить по выборам...»⁶

Что говорить о бородах, если даже военным усы разрешили носить лишь в сороковых годах. Форма, форма и еще раз форма была для императора показателем благонамеренности.

В Петербурге было запрещено курить ка улице. О праве носить очки в строю отдавались высочайшие приказы по армии. В столице офицеры ходили в касках; в фуражках дозволялось выходить только на балкон.

Лев Жемчужников в своих воспоминаниях рассказывал как в Курской губернии император объявил крестьянам, вы шедшим его встречать, «свое неудовольствие», потому что их праздничные национальные наряды показались ему уродливыми». Прочитав в газете записанные Костомаровым старинные песни, Николай I пометил на полях : Скверно, такие песни следует не распространять, а искоренять». С этого началось преследование народной поэзии.

«Сидит, бывало, баба у ворот убогого домишки и напевает, изливая свое душевное настроение, и вот на нее налетает полицмейстер, в сопровождении казака с пикой, и грозно требует замолчать и впредь никогда не петь — на то имеется высочайшее повеление.

В Малороссии бандуристов, кобзарей и лирников беспощадно преследовали и секли».

Воспоминания Льва Жемчужникова дают весьма отчетливое представление о том, как относились друзья Пруткова к императору Николаю, который «совмещал в себе качества противоположные». Друзья Пруткова вместе с большей частью общества не могли простить царю повешенье пятерых декабристов. Они смеялись над верой царя в свою непогрешимость, над его упоением своими полководческими способностями, которые проявлялись лишь на гвардейских маневрах. После смерти царя они называли его «Незабвенным», и из уст Алексея Константиновича Толстого, близкого ко двору, братья Жемчужниковы слышали немало рассказов, вроде такого:

—• Приехав к прусскому королю в Потсдам рано утром, «Незабвенный» облекся в парадный кирасирский мундир и во всей красе отправился к королю пешком, парком, никем не замеченный, чтобы раньше всех отрапортовать ему свое поздравление. Ручные журавли, завидев незнакомца, привлеченные игрою и блеском золота на солнце, с криком окружили «Незабвенного» и с криком налетали на него, чуть не в глаза. «Незабвенный», вынув палаш, смело защищал себя и явился к родственному соседу своевременно, увенчанный новой победой...

На всех этих рассказах лежит уже отпечаток либеральных веяний, которые воцарились после смерти властителя, но свидетельства друзей Пруткова не стали менее ценными. Они многое видели своими глазами — бывший паж Лев Жемчужников, камер-юнкер Алексей Жемчужников, церемониймейстер Алексей Толстой.

Роскошь Зимнего дворца подавляла даже их. Анфилада залов, блеск позолоты, толпы генералов в лентах и звездах, живые стены гренадеров-великанов, придворные дамы в платьях со шлейфами и сам император, о котором поэт Тютчев сказал, что у него «фасад великого человека...»

Он проходил перед придворными как перед строем со. дат, в мертвой тишине слышались его уверенные шаги. Болезненную императрицу Александру Федоровну он бережно поддерживал за руку, а следом шла царская семья, шлейфы мели самые роскошные в мире паркеты...

Один из дальних родственников друзей Козьмы Пруткова (кто только не был их родственником!) — умный стари Петр Александрович Толстой говаривал:

— Дома-то храбришься, а как приехал во дворец, то пополз на четвереньках...⁷

3

Когда оптический телеграф донес до Зимнего дворца весть о низвержении Луи-Филиппа и провозглашении республики, царь содрогнулся, а в петербургских кофейня трудно было протолкнуться среди людей, листавших газеты. Симпатии даже в высшем обществе были на стороне napижан.

Николай I издал манифест, в котором говорилось о «дерзости, угрожающей в безумии своем и нашей богом вверенной России». Была объявлена частичная мобилизация. Царь ввел в Польшу войска. Во дворце трепетали. Как-то в те дни наследник престола произнес спич перед офицерами, и они по обыкновению, воскликнули «Ура!». Услышав крик, цесаревна бросилась к супругу, в полной уверенности, что его уже убивают...