Краеугольный камень

– Заканчиваем, мужики, прениями забавляться и трескотню разводить. Наотдыхались мы, кажется, досыта, едва не до отрыжки. Айда на избу: уже пора подсобить ребятам. Сейчас стало посветлее, а через час развиднеется вовсе, – можно спокойно и размеренно работать. В потёмках, как Саня Птахин, – конечно, было бы не дело. Но он хозяин, и ему виднее, наверное, как поступать. Досок повсюду валяется много. Может быть, в каком-нибудь сарае и гвозди отыщутся с молотком и топором. Перво-наперво смастерим мало-мальские леса и пару лестниц, – и начнём по венцам разбирать избу. Дело, сами понимаете, тяжёлое и опасное, но при всём при том нехитрое. Лично мне доводилось у себя в Переяславке и ставить избы, и разбирать их. Вы тоже народ, вижу, намётанный, навидались видов и много чего сработали своими небеленькими руками. Мелом пронумеруем каждое бревно, чтоб потом без лишней путаницы люди смогли в Нови поставить птахинское наследие на новый фундамент.

Секунду помолчал и, усмиряя свой природно сильный, наступательный голос, тише прибавил:

– Это самое наследие, думаю, уже не только птахинское, а частичками каждого из нас. И мы, выходит, как ни крути, тоже за него в ответе.

Пётр бойцовской петушиной подпрыжкой поднялся с коряги. Сергей с Фёдором Тихонычем едва не повалились затылками наземь, но друг друга удержали.

– Правильно, правильно, Афоня, базаришь: пора делом заняться! Хва чесать языками – шагом марш на стройку коммунизма! Или капитализма? – явно подзадоривая, подмигнул он неспешно и с заботливой осмотрительностью поднявшемуся с коряги Фёдору Тихонычу.

Старик отозвался негромко, но предельно серьёзно:

– А хоть что, уважаемый, и хоть как строй, а всё одно для людей останется. Именно в наследие, если, конечно, разумно и с душой повершено оно. Очень, очень правильно вы, Афанасий Ильич, сказали о наследии-то. Да, да, и мы – в ответе. В ответе, потому что совесть и порядочность взывают в нас. На годы и годы, а то и на века останется эта, как уже сказано тобою, уважаемый, стройка коммунизма, то есть ГЭС и водохранилище, и будет служить людям. Здесь, на месте нашего прекрасного села, вскоре образоваться морю, а моря живут ого-го сколько! И ещё вот о чём, уважаемый, хочется сказать. Хоть влево, хоть вправо направляйся по дорогам жизни, а всё одно, по круглёхонькой-то нашей планете, к коммунизму притопаем. Все! Всем человечеством. Всем общечеловеческим колхозом, если хочешь. Впрочем, коли уж тебе, уважаемый, не по вкусу слово «коммунизм» и ты, как понимаю, пытаешься ёрничать над ним, то скажу тебе так: хоть по-каковски то общество будущего наречётся людьми, или у нас, или в Америке, или в Китае, – неважно, но там, в том обществе, не сомневайся, сгодится даже то, что построили древние египтяне. А уж возводимая ГЭС с водохранилищем – и подавно. То и успокаивает немножко, что село наше родимое сгинет не напрасно, а для людей. Во имя людей.

У Петра какое-то недоброе чувство перекосило лицо, обнажило кривоватые, подгнившие зубы:

– Философ, гляжу ты, старикан… кислых щей. А точнее, сказочник. Но тоже кислых щей. Дед Мороз ты, е-ей, точняком! К дитятям бы тебя в детский сад или в эту… как её, Лысый, на?.. в не рвану, ли чё ли, командировать бы. Будешь там в ушки заливать сказочками. Кстати, у нас тут один такой же философ и сказочник, точнее, буддист, или блуддист, уже имеется в наличии. Знакомься – Лысый.

– Да вроде волосатый вы, даже с излишком, – отчего-то обратился старик к Сергею на «вы» и пожал ему руку. Представился: – Фёдор Тихоныч. А вас как изволите величать?

– Да так, Фёдор Тихоныч, и величайте: Лысым, – смутился и в угловатой скованности зачем-то отмахнулся Сергей.

– Вы такой солидный мужчина, глаза у вас хорошие: добрые и умные, и Лысым величаться? Нет, нет! Уж, пожалуйста, представьтесь.

– Ч-что ж, С-сергей, – отчего-то заикнулся и смутился он.

– Будя рассусоливаться и расшаркиваться! Айда, кенты, вкалывать! – скомандовал Пётр.

Никто не стал перечить, и, наконец, стронулись с места.

«Действительно, сколько можно препираться и плести словеса!» – с облегчением подумал Афанасий Ильич, душой и разумом уже весь в работе на избе Птахиных.

Глава 57

Однако и на пару шагов не продвинулись – вынуждены были остановиться: тяжко, со стоном зашевелился у всех под ногами всеми забытый Михусь. Он перевалился на бок и стал с кряхтениями старика подниматься на шатких руках, едва шевеля грузностью ног и тулова.

– Ты-то, Михуська, куда? – присел перед ним на корточки Сергей.

– Буду помогать, – хрипнул и закашлялся Михусь. – С вами хочу… вместе будем… На что-нибудь сгожусь, братаны.

– Лежал бы. Помощничек!

– Я же не труп. Правда, пока ещё. На том свете належусь.

– Нали́жусь? Налижешься, налижешься! – зачем-то притворился Пётр, что не расслышал.

«Кажется, этот чёрт из табакерки обрадовался, что можно снова явить шипы своего закостенелого вредного характера».

Сергей потрепал за плечо вставшего на колени Михуся: