Край

Он приоткрыл глаз. Олег продолжал сидеть на месте Шмидта и смотрел черными блестящими шариками, словно отлитыми из качественного пластика. В них отражались и кушетка, и лежащий на ней Тальберг со свесившейся до пола рукой. А может быть, они и впрямь пластмассовые? Кто ж знает, как из зайцев делают чучела…

Заяц голосом Шмидта проговорил с укоризной:

– Димитрий, ты меня расстраифать.

– Я не хотеть, – сказал Тальберг.

– Не пытаться говорить, спать, – приказал Олег, склонившись над тетрадками. Роскошная бесконечная сигара сменилась перьевой ручкой, которую заяц ловко удерживал лапкой. Он быстро писал, макая перо в стеклянную чернильницу.

– Как ты… – начал Тальберг, но сдался и мысленно махнул рукой. Махнуть ею в реальности не хватало сил.

– Что «как»? – удивился Шмидт.

– Забудь.

Тальберг снова погрузился в тягучее забытье. На этот раз клацанье часов помогало делить бесконечный сон на равные порции, в зазоре между которыми он успевал проживать целые жизни.

Он воевал, бежал на врага с криками «Врешь – не возьмешь!», пока рядом с перекошенными лицами неслись одноклассники, держа штыки наперевес. Противники прятались в окопах, выставив для обозрения верхушки штальхельмов. Тальберг слышал свист пуль, но даже не подумал уклоняться и пригибаться, осознавая, что попал в сон и при особом желании может в одиночку изничтожить все вражеское войско. Он первым подбежал к окопу и соскользнул вниз по земле, раскрошившейся под подошвой сапога. Неприятельский солдат в зеленой каске стоял в паре метров от него лицом к линии фронта, не замечая крадущейся сзади опасности. Тальберг едва подавил желание засадить штыком в беззащитную спину, но внутренний кодекс честного человека не дал завершить дело быстро и безболезненно. Он схватил солдата за плечо и, пока тот не опомнился, развернул к себе лицом. На него смотрел Платон, по бредовым законам сна отрастивший усы и вьющиеся бакенбарды и походивший на писателя позапрошлого века.

Платон не изменил себе и в окопной грязи не отказался от галстука.

– Вот и встретились, – сказал довольный Тальберг. – Теперь ты в моем сне, и я могу скрутить тебя, как бог – черепаху.

Он душил Платона, но тот не подавал признаков удушения, а напротив, противно и не к месту смеялся.

– Что за человек! – возмутился Тальберг. – Во сне не может нормально сдохнуть, чтобы доставить хоть немного удовольствия. Жалко тебе? – вопрошал он.

Клац.

Над ними склонился Шмидт с заячьими ушами.

– Димитрий, ты застафлять волноваться. Не нужен вызвать врач?

Тальберг отрицательно мотнул головой. Ему неплохо лежалось на кушетке безо всяких лекарей.

– Ты меня понимать?

– С трудом, – Тальберг понимал, но не хотел говорить. – Я ушел отдыхать.

В следующий раз он увидел Олега в замечательной кепке с огромными полями размером в небольшой аэродром.

– Вах, такой кароший человек проснулся! – обрадовался заяц. – Не пора ли настоящему джигиту опохмелиться?

Похмелья не мучало, но желание «раздавить пузырек» никуда не делось. Тальберг почесал репу, пытаясь заодно ущипнуть себя посильнее для выяснения, спит он или нет. К сожалению, он пребывал в пограничном состоянии, когда особой разницы не ощущалось – хоть во сне, хоть в жизни – он ничего не чувствовал.

– Что у тебя есть? – пробормотал он с закрывающимися глазами.

– Ничего. Но сейчас будет, – сказал заяц. – Денег дай!

– С деньгами любой дурак… – начал Тальберг, но полез за пазуху с надеждой, что хоть что-то завалялось. Рука нащупала бумажку, с триумфальным видом извлеченную на свет.

– Вот!

– Что «вот»?! – возмутился Олег. – Мне не продадут «пузырь» за квитанцию об оплате за пользование домофоном.

– Прошу прощения, – Тальберг снова устремил руку во внутренний карман, где обнаружил еще одну бумажку и вытащил ее, надеясь, что это не квитанция за пользование антенной. – О! – обрадовался он. – Должно хватить!

Олег выхватил ассигнации и умчался между рядами террариумов.

«Интересно, – подумал Тальберг, – каким образом подсознание может бегать в магазин?» Он моргнул, а когда глаза открылись, на тумбе у кушетки стояли две бутылки черного цвета. Сами бутылки почему-то щеголяли широким горлышком, отчего пить из них не доставляло удовольствия, но на этот случай пригодился одноразовый стаканчик, в который Тальберг с третьей попытки налил пятьдесят грамм трясущимися руками.

Уже разлив, он заметил на бутылке этикетку с вензелями и надписью «Лоскутовское черное золото». Рядом для ясности пририсовали шариковой ручкой: «платоновка 0, 7».

– Что это? – удивился он, даже сквозь спутанность сознания и нетрезвость суждений догадавшись, зачем Платону понадобилось увеличивать добычу краенитовой пыли. – Сукин сын! Вот тебе и тесное сотрудничество! Ради этого меня и сдали.

Он в один прием опустошил стакан, словно заправский забулдыга, и принялся жаловаться зайцу на несправедливость, повсюду окружающую честного человека.