Край

– Как же без него? – пожал плечами работяга и покатил бочку дальше. Она скакала по неровностям бетонного пола и издавала жалобные поскрипывающие звуки, от которых у Платона кровь пульсировала в висках.

– Оборудование откуда? – спросил он, обращаясь неизвестно к кому. В свободном пространстве оказалась замечательная акустика, разнесшая эхо по всему помещению.

– Да будет вам оборудование! – заявил тридцатилетний детина с широкими плечами и атлетическим телосложением. Он без труда тащил на себе нечто, напоминавшее кабину самолета. Как Платон не силился, он не помнил этого товарища среди прочих доминошников.

– Откуда оно возьмется?

– Костыль найдет, договорится, – уверенно сообщил детина, продолжая шагать в выбранном направлении и не замечая тяжести на плечах. Геракл, не иначе.

«Что они задумали?» – разволновался Платон, надеясь, что эти манипуляции не станут ему в копеечку. Зря он Костылеву дал доступ к счету. Причем сам не понял, как это произошло. Он словно находился под гипнозом.

Работа кипела и явно двигалась в нужном направлении. При сохранении указанных темпов через неделю можно и готовую продукцию выпускать. С другой стороны, Платон привык самолично составлять план и контролировать выполнение пункт за пунктом. Сейчас он не чувствовал власти над происходящим. Это выводило из себя.

За воротами раздался шум подъезжающей машины. Платон ринулся на выход, прикрывая рот платком от пыли, стоявшей в помещении, и наткнулся на Костыля с Пеплом.

– Какое оборудование? – встретил он их вопросом.

– Хорошее, иностранное, – гордо сказал Костылев. – Новехонькое, почти не пользованное.

– Бюджет не предусматривает дорогостоящих покупок! – категорично заявил Платон, готовый перейти на начальственный крик, полный праведного гнева.

– Зачем покупать? – удивился Костыль. – В современном мире все берется в аренду. Правильно, Пепел?

Пепел рассеянно кивнул, думая о своем. Под мышкой у него торчали большие тетради, судя по всему, представлявшие бухгалтерию новоявленного предприятия. Свободной рукой он почесывал кончик носа.

– Вам так легко отдали в аренду?

– Почему нет? Главное, выглядеть представительно, – молодцевато ответил Костыль. – У меня представительности – хоть отбавляй!

С этим трудно было не согласиться.

– Не переживай, – подбодрил Костыль, – я тебе и производство, и оборот, и окупаемость организую. Можешь в кабинет идти и дремать в удовольствие. У нас тут фирма, если надо, и веники будет вязать. Лицензия есть.

– Было бы неплохо, – у Платона в который раз за сегодня ухудшилось самочувствие, и он плохо соображал. – В смысле, никаких веников, и без них забот полон рот, – спохватился он.

Уже уходя, вспомнил:

– Что за переговоры с молокозаводом?

– Отличные переговоры, провели на высшем уровне, руководство молокозавода счастливо и готово немедленно приступать к сотрудничеству, – прихвастнул Костыль и пояснил: – У них есть выведенная из эксплуатации линия разлива в стеклянную тару. Ради нас запустят, чтобы разливать по пузырям наш продукт.

Платон об этом еще не думал, и не знал, расстроиться или обрадоваться. «Если все такие умные и предприимчивые, – подумал он, – почему район депрессивный?»

– Я ушел, – сказал он устало. – В конце дня приду и проверю, – добавил для острастки, не представляя, что именно нужно проверять.

– Сделаем по высшему разряду, – пообещал Костыль и отправился раздавать мотивирующие подзатыльники Клещу, задремавшему на коробках из-под яблок. – Не спать! Кто будет выдергивать из ящиков ржавые гвозди?!

– Ингредиент номер шесть, – вздохнул Платон.

33.

«Так не бывает», – думал Тальберг, разглядывая рельефный потолок над террариумами Шмидта. Лепнина по периметру была выполнена весьма небрежно и для виду. Взгляд цеплялся за изъяны и геометрические неправильности.

– И не такое бывает, – возразил Олег, раскуривая сигару в кресле Карла. – Уж я-то насмотрелся.

– Как я сюда попал? – удивлялся Тальберг, силясь вспомнить это невероятное событие, но в соответствующей ячейке памяти наблюдалась абсолютная пустота, не поддающаяся заполнению. – Меня в институт не пустили бы пьяного.

– Моя работа, – похвалился Олег. – Я за тебя автопилотом руководил и беседы с охраной вел. Чертовски сложно, когда у тебя язык едва ворочается. За твои нечленораздельные звуки до сих пор стыдно.

– Стыдно – это хорошо, – Тальбергу было плохо и поэтому безразлично. – Протрезвею, будем стыдиться по очереди, а пока хочу тишины и покоя. Кстати, ты кто такой?

Заяц глубоко и со знанием дела затянулся сигарой Don Pedro, и прошептал:

– Твое подсознание.

– Понятно. Значит, пора лечиться.

– Не обязательно, я не болею, в отличие от некоторых.

– Зачем мне подсознание? – поинтересовался Тальберг. – Мне и без него неплохо живется.

– Угу, – буркнул Олег. – Как бы ты без меня заметил, что Саня к твоей Ольге неровно дышит?

– Пусть дышит, куда хочет. Мне пофигу.

Тальберг закрыл глаза и ушел в сон, сквозь мучительную дремоту слушая, как громко и навязчиво идут часы. С характерным клацаньем дергалась минутная стрелка, и в глубинах мозга взбрыкивали и становились на дыбы извилины.