Край безоблачной ясности

тек поток пехотинцев, садившихся в поезд под звуки горнов, грохот сцеплений и шипение пара       со своего места в шеренге кавалеристов Федерико различал фигуры генералов Хиля и Обрегона, командовавших войсками       они должны были ждать здесь, под Селайей, вильистов, которых своим маневром завлечет сюда Обрегон, когда будет прорвана осада Гуахе, а на равнине под палящим солнцем кишели пешие и конные, меднолицые люди с жесткими усами, в широкополых шляпах, нахлобученных до бровей или сдвинутых набекрень, офицерских фуражках, платках, завязанных на затылке, в заляпанных желтой грязью сапогах       глаза, поблескивающие, как стекляшки, в ослепительном свете, сверкающие зубы, лукавые взгляды, яки, роющие волчьи ямы и усеивающие пшеничные поля проволочными колючками вся широкая, выжженная зноем равнина кипела, а они, не двигаясь с места, ждали на солнцепеке в развернутом строю, покуривая крошащиеся сигаретки и принимая котелки с тамариндом и рисом от солдаток, которые, примостившись под брезентовыми навесами, раздували угли в жаровнях, толкли зеленый перец и мешали варево в глиняных корчагах       целый день, не слезая с седла в ожидании приказаний, Федерико дымил, склонившись над гривой коня, и следил за набухшими облаками, плывущими по направлению к горам, как разостланные скатерти       он ни о чем не думал, ни о чем не гадал; подобранный, напряженный, как сжатая пружина, он был сосредоточен на одном: по первому знаку броситься в бой против войск генерала Франсиско Вильи       на пшеничные поля с беззвучным грохотом обрушился ливень       в три часа дня поезд пришел назад.

— Вилья бросился к поезду, как только услышал гудки!

— Майкотте прорвался на правом фланге!

— Войска опять сосредотачиваются в Селайе!