В субботу ровно в десять вечера дешевая проститутка входит в закусочную на улице Сан-Хуан-де-Летран и спрашивает торта-компуэста и чашку кофе. Закусывая, она смотрит в зеркало, висящее на стене, и, поднимая нервным движением три пальца, здоровается с другими женщинами, которые торопливо едят, или слюнявят поехавшие чулки, или, не переставая болтать, мажут губы, глядясь в ручное зеркальце. Все это «подружки», и в закусочной их знают, и когда они на мели, им дают что-нибудь поесть, но та, что ест торта-компуэста, держится особняком; остальные думают, что она задается или еще новенькая, но на самом деле ей просто неохота рассказывать одни и те же басни, выдумывать, как все, что она из Гвадалахары и что у нее есть кот, которого ей приходится содержать, и что один политик застал ее с котом и побил ее; неохота выдумывать приключения, которые, хотя бы в воображении, нарушают однообразие того, что для нее только работа, которую она не может оправдать тем, что у нее на руках старая мать, новорожденный ребенок или брат-паралитик, которой она занимается просто потому, что хочет быть проституткой, потому, что работать служанкой или продавщицей ей постыло, хотя теперь даже и проституткой быть опыстылело; ночью она думает, что сможет спать все утро, а в одиннадцать утра уже просыпается и томится скукой, считая часы до десяти вечера, когда она приходит в закусочную, и ест свою торта-компуэста, и отправляется в гостиницу-кабаре, и ждет, не угостят ли ее еще одной торта-компуэста, а потом танцует для вида и просит один бокал с подкрашенной водой за другим и в десять минут отпускает клиента. Она поправляет свой «конский хвост», пудрит смуглые скулы и выходит на улицу, глядя себе под ноги, на тротуар, по которому идут мужчины в широких рубашках и суженных книзу брюках и нахальные педерасты, пристающие к капралам. Она не знает, что разреженный воздух, и пар, который поднимается с тротуаров, и пасмурное небо, низко нависшее над плоскими крышами, и светящиеся рекламы, и весь изломанный профиль города хотят обласкать ее и сделать своей, обратить в живую капельку города и унести туда, куда уходит корнями сам город со всеми его жителями, мужчинами и женщинами, и где город и все его жители оставили свою мудрость: так думает Икска Сьенфуэгос, когда видит на углу улицы Месонес дешевую проститутку, которая, не поднимая глаз от тротуара, идет предписанной ее ремеслом вихляющей походкой, которая уже стала для нее естественной. Сьенфуэгос пристраивается к ней и, волоча ноги, идет с ней рядом, но вот проститутка поджимает губы, останавливается и упирается руками в толстоватую талию. «Не купишь — не лапай, приятель». И она исчезает, свернув на Вискаинас. На улице Ниньо-Пердидо Сьенфуэгос входит в таверну, где висит табачный дым и шум голосов перекрывают басы гитары и медь корнета, от которой у всех свербит в горле, и снуют официанты с тарелками шкварок на жестяных подносах. За одним из столиков Бето в рубашке с закатанными рукавами обнимает Габриэля за длинную, черную от загара шею, откликаясь ликующими воплями на гнусавые и глухие голоса мариачей.
