Край безоблачной ясности

МАСЕУАЛЛИ

Ах, волны на озере

— Что нового, Бето?

— Ничего…

— Как дела?

— Помаленьку…

— А кто твой товарищ?

— Габриэль.

— Это тот, который уезжал батрачить?

— Откуда вы знаете?

— Мне Теодула рассказывала.

Набегают одни, убегают другие

— Слышишь, Габриэль, этот сеньор — знакомый вдовы Теодулы.

— А, ну-ну.

— Ну, как тебе там было?

— Да как вам сказать…

— Выпьем чего-нибудь?

— Само собой…

Ах, одни в Сайулу

— Текилы?

— Как хотите…

— Там, наверное, вы стосковались по ней.

— Как?

— Должно быть, в Штатах вам не хватало нашей текилы.

— Да, текилы не хватало. Это точно.

— Ну, ладно, а почему ты уехал из Мексики, Габриэль?

— Кто его знает…

— Не находил работы, или еще почему?

— Да нет; знаете, как бывает: и то, и се…

— Еще по одной?

— А как же.

А другие, ах, в Сапольтан

— В Мексике жизнь тяжелая, Габриэль.

— Вам виднее, начальник.

— Какой там начальник! Я тебе такой же товарищ, как Бето.

— Ну, как знаете…

— Из какого ты квартала?

— Я… вон оттуда, с той стороны.

— Из Ботурини, сеньор. Ботурини и Хамайка — вот наш район.

Ах, туда влечет меня сердце

— Послушай, друг, не будь ты таким недоверчивым.

— Да нет, не в том дело.

— А в чем же?

— Сказать начистоту…

— Выкладывай, Габриэль. Сеньор свой человек.

— Сказать начистоту, так вдруг язык не развязывается, и, сказать начистоту, не затем мы сюда пришли.

— Еще по одной, Габриэль?

— Конечно. Послушай, Бето, а где же Туно?

— Сказал, сейчас придет.

— Ну, хорошо.

Ах, ах, плывя на бревне

— Я думаю, в Соединенных Штатах условия жизни…

— Послушай, что же стряслось с Туно?

— Говорю тебе, сейчас придет.

— А не травишь?

Габриэль пронзительно свистнул, и взъерошенный парень в рубашке с короткими рукавами, подмигнув, пробрался к ним через зал, где плавал табачный дым, играли мариачи и склонялись над стаканами посетители.

— Алё, boy[137]!

— А, Туно, наконец-то, мать твою так!

— Вот сеньор…

— Очень рад, мистер.

— …сеньор — свой человек, Туно.

— A-a-a!.. Ну, смотрите… Алё, boy! Мы ведь не виделись с Эль Эй[138]!

— С Эль Эй, Туно! Ах, мать твою так!

Ах, что скажет любовь моя нежная

— Получите! Ну, я пошел.

— Всего хорошего, сеньор.

— Спасибо, начальник.

— Бисинья[139], мистер.

Ах, вот чем ты платишь мне?

— Фу-ты ну-ты, ножки гнуты.

— Брось, Туно. Это знакомый Теодулы.

— Ну и что?

— Значит, он клиент и свой человек. Правда, Габриэль?

— Он самый настоящий фрайер.

— Ну, ты скажешь тоже.

— Настоящий фрайер. Как тебе живется, хорошо ли, плохо ли; того и гляди разжалобится.

— Брось, он хороший человек.

— Какой там, к хрену, хороший человек. Что ж, он думает, так я ему и выложу, что у меня на душе? Да и чего он поймет, мать его так?

— Правильно, Габриэль. Не к чему с каждым быть нараспашку, шур[140].

— Точно. Это можно только с корешами, как ты и Бето…

— Да и то не всегда.

— Точно, друг.

— Чего он выспрашивает? Как будто я скажу ему чего-нибудь новое.

— Дернем еще!

— Само собой. Даст бог, не поперхнемся. Нет, надо же! Такие привяжутся, и пошли, и пошли: ходил ли ты в школу, умеешь ли читать, и хрен их знает, чего еще… За ваше.

— Юрай[141].

— Точно, Габриэль.

— Сами понимаете, кому охота то и дело вспоминать, что с ним было? Мало того, что вдоволь нахлебался, еще и копайся в этом…

— Нечего и говорить, бродер[142].

— Ты же понимаешь, друг, никто не жалуется. Ну вот я начал работать в парикмахерской, и это было не так уж плохо, правда ведь? Так нет же, верный кусок хлеба не про тебя — ступай на все четыре стороны, ищи-вынюхивай, где бы заработать. Ничего не поделаешь, друг.

— А кто жалуется?

— А есть везучие, Туно. Им сразу фартит. За что ни возьмутся, все у них идет как по маслу. Так уж получается.

— То-то и оно!

— Ничего не попишешь. Кому что бог судил, верно?

— Против судьбы не попрешь.

— Но и жоху, который как сыр в масле катается, ничего не скажешь. Каждый устраивается как может, что верно, то верно. Мне вот тоже никто не говорил: делай то или это, но стоило только посмотреть на моих стариков, дружище, чтобы понять, что у них вся надежда на меня, я ведь старший, братья померли, а от девчонок никакого проку. Старики с каждым днем сдают и уже никуда не годятся, значит, выкручивайся, как знаешь, ничего не поделаешь.

— Точно. Ничего не поделаешь.

— Пока ты еще пацан, дело другое. Шатаешься где хочешь, и все тебе интересно. Идешь себе за собаками, которые знают квартал лучше, чем ты, да глазеешь по сторонам. Все здесь свои, все с тобой здороваются и зовут сыграть в расшибалочку. Но как только видят, сукины дети, что ты входишь в возраст, начинают косо смотреть на тебя.

— Боятся, как бы ты не перебил им дорогу…

— Всего боятся, Бето. Как бы ты не позарился на их деньги, на их девчонок. Сразу начинают все скрывать от тебя. А потом тебя задирает какой-нибудь глот — просто так, чтобы испытать тебя, — и тут уж ничего не поделаешь…

— Конечно. Тут уж не будь слабаком.