– Привет, Кэт, – сказал он. – Зашел тут за парой файлов. – Он открыл ящик. Услышал, как Кэт встает. И тишину. Обернулся. Она в экспертном хвате держала пистолет, нацеленный ему в грудь.
– А ты еще, сука, – сказала она, – что за черт?
51
– Я хочу поговорить с тем, кто разбирается в ангелах, – сказал Билли, и посредник сделал несколько звонков, отправил несколько имейлов, зашел в мессенджер и раскидал вопросы по чатам. Наконец он ответил Билли, куда идти.
– Ладно, там знают, что ты придешь. Иначе было бы сложно.
– Что я ищу? – спросил Билли. – Кто меня встретит?
– Пф. Бывший ангел.
Это было больше, чем ожидал Билли. Не специалист или фанат ангелов, а получлен самого племени склянки, с которым можно как бы пообщаться. Смотрителей музеев едва ли можно понять: их мир – мир памяти, а не человеческий. Говорили они не на языках. Но после отставки они задерживались на несколько последних лет и тогда из-за какого-то одиночества становились больше похожи на людей.
Корпус Института Содружества был размашистым шлемом конкистадора на южной окраине Холланд-Парк. Закрылся он в начале 2000-х. Несуразная коллекция экспонатов в честь стран – членов содружества, этого странного и тактичного наследника империи[69]
, давно рассеялась. Но здание не опустело совсем. Когда стемнело, Билли в него проник – теперь, с его новыми навыками, это было просто. Он прислушивался к собственным гулким шагам.Пыль лежала слоем всего в несколько миллиметров, но заметным. Ему казалось, что он в ней бредет, как в болоте, к последним сохранившимся экспозициям. Во многих залах темнота должна была быть абсолютной, и Билли задавался вопросом, благодаря какому слабому свету их видит. Один раз он слышал охранника – охранника-человека на халтурном обходе. Тогда Билли просто спокойно постоял в шкафу и подождал, пока в зале не стихнет эхо.
Осталось всего несколько экспонатов – забытые, недостойные нового дома или сперва затерявшиеся, а позже возникшие на фоне одиночества. Билли вошел в зал, где, хотя не имелось окон, был не просто свет, а падали с потолка целые его столбы – каждый начинался в случайном месте на цельной поверхности и непредсказуемо рушился в перекрестных направлениях, словно зал ностальгировал по лунным лучам, которых никогда не видел и потому отрастил их симулякры. Билли прошел под и через переплетенные жирные пальцы выдуманного света к ожидающему его существу.
«Боже, – подумал он, приближаясь. – Боже.
Отставной ангел памяти Музея Содружества сопровождал его взглядом.
– И снова здравствуй, – сказал Билли. Он видел ангела на его дневной работе, когда еще был ребенком, и при свете дня это был экспонат.
Пластмасса в форме маленькой коровы. Она смотрела на него, повернув голову, демонстрируя свой стеклянный бок. Внутри были четыре желудка, которые загорались один за другим, помнил Билли, и которые загорались до сих пор, по одному. Рубец, сетка, книжка и сычуг, пищеварение блестело в них по очереди навстречу лактозному телосу – столп какой-то из экономик Содружества. Из зала Новой Зеландии, подумал Билли.
Билли чувствовал его внимание, его убывающую сущность. Когда институт был открыт, этот мнемофилакс после часов работы топотал по коридорам с походкой, основанной на мифе о Минотавре. Он защищал этот причудливый дворец памяти от сил злого времени и постколониальной магии ненависти. Наконец его прикончили общественные интересы и оставили в одиночестве и после смерти, полного историй.
–
– Мне сказали, ты можешь объяснить, что происходит, – сказал он. – Один из вас следовал за мной. Приглядывал за мной. Из Музея естествознания. Можешь ответить почему?
–
– Банка? Ангел Музея естествознания? Откуда ты знаешь?
–
– Он ушел из музея, – сказал Билли.
–
– Зачем?