Кракен

Вати призвал с неба в кухонное окно галку. Та уронила на стойку клочок бумажки, что-то пропела Вати и улетела. Это был дейновский список телепортеров. Сложенный во много раз, расцарапанный птичьими когтями, дополненный разными неуклюжими почерками, красными, синими и черными чернилами.

– Добыть сведения было нетрудно, – сказал Вати своим вневременным акцентом. – Все манты знают друг друга. Люди с подобным талантом, даже если мои члены не встречались с ними лично через своих хозяев, то о них.

– Почему эти вычеркнуты? – спросил Дейн. – Я думал, Фатима Хуссейн – хороший кандидат на роль портера.

– Вычеркнутые синим сейчас за границей.

– Ладно. Что с остальными?

– У них есть фамильяры. Их фишки так привязаны к фамильярам, что во время забастовки они и сыр на бутерброд не телепортируют.

– Как это вообще устроено? – спросил Билли.

– Quid pro quo, – ответил Дейн. – Фамильяры – твои глаза и уши, но и это не все. Вложи что-нибудь в свое животное или во что угодно…

– Магию.

– Вложи что-нибудь в фамильяра – на выходе получишь больше, – сказал Вати. Животные как усилки. – По нашим расчетам, это могли сделать четыре человека: Саймон Шоу, Ребекка Салмаг, Адвокат и Айкан Булевит.

– Пару я знаю, – сказал Дейн. – Саймон отошел от дел. Айкан метатель. Есть лучевики? Ненавижу лучи.

– Да, но мы сейчас не о тебе, – сказал Вати. – Мы о твоем боге.

– О его теле.

– Ну да. В общем, либо это кто-то из них, либо мы имеем дело с чем-то, с чем еще не сталкивались, – сказал Вати. – А в Лондоне не так просто оставаться в тайне.

– Не то чтобы это было так уж сложно для того, у кого спрут, – сказал Билли.

– Есть такое, – сказал Вати. – Носите что-нибудь в кармане, чтобы я вселялся. Тогда смогу быстро с вами связаться.

– Как относишься к кукле «Братц»? – спросил Дейн.

– Бывал и в чем похуже. Но есть еще кое-что. Вопрос не только в том, как вынести аквариум. Еще нужно преодолеть защиту. Все эти люди в списке – портеры, но ни один из них не боец. Не может быть, чтобы кто-нибудь из них прошел мимо филакса.

– Ангел, – сказал Дейн. – Ангел памяти. Ну ладно, приятель, ладно, – сказал он, увидев лицо Билли. – И никто из нас о них не знает. Мы до них не доросли. Когда кракена забрали, ангел сильно лажанул. Мне ли не знать, я сам был в Центре.

Присутствие стражника от верующих можно было счесть – что некоторые и делали – неуважительным. Поскольку архитевтис уже находился под эгидой, под защитой, – как и все остальные экспонаты в музее.

– Что за ангел?

– Мнемофилакс – ангел памяти. В каждых чертогах памяти есть по ангелу. Но этот облажался.

– Что это?

– Думаешь, такая штука, как память, не отрастит зубы для защиты? Вот что такое ангелы – зубы.

Оборона памяти. Их натура нерелавантна: достаточно самого их факта, их воинственности.

– Ангел этого не спустит, – сказал Вати. – Это чувствуется в промежутках. Он бушует. Чувствует, что не справился.

– Он и не справился, – сказал Дейн.

А именно – не справился один из древней клики, вбитой в бытие кураторской одержимостью города. Каждый музей составлял из подручного материала своего ангела – мнемофилакса, нумен памяти. Это не совсем существа – с точки зрения большинства лондонцев, – а производные функции, считавшие себя существами. В городе, где силу любому предмету придавал его собственный метафорический потенциал, музеи становились богатой добычей для воров с фишками – из-за всего того внимания, что вливалось в музейное содержимое. Но те же процессы, что придавали потенциал, порождали и стражей. С каждой попыткой ограбления расходились слухи о том, что его предотвратило. Пострадавшие, но выжившие расхитители рассказывали разное.

В Музее детства были три игрушки, которые безжалостно нападали на грабителей – обруч, юла и сломанная игровая консоль, – с прерывистым движением, как в покадровой анимации. Музей Виктории и Альберта под биение полотняных крыльев патрулировало нечто вроде шикарной и хищной мятой ткани. В Тутинг-Беке Лондонский музей швейной машины оберегался устрашающим ангелом из узлов, катушек и танцующих игл. А в Музее естествознания склады заспиртованной родословной эволюции находились под надзором чего-то, что можно было описать, хотя и не исчерпывающе, как стекло с жидкостью.

– Стекло? – переспросил Билли. – По-моему, я… Клянусь, я его слышал.

– Может, – сказал Дейн. – Если он сам захотел.

Но спрута забрали, ангела победили. Никто не знал, что это значит или какое влечет наказание. Саванты чувствовали изливающееся чужеродное раскаяние. Говорили, это вело к чему-то ужасному. Что ангелы выходят из своих коридоров на улицы, за пределы породивших их вотчин. Ангелы сражались за память против какой-то злонамеренной неизбежности, блуждавшей по городу, как смерть.

– Мы ищем не просто какого-то портера, – сказал Вати. – Он может бросить вызов ангелу памяти и победить.

– Но вдруг он не победил? – спросил Билли. – Вы говорите с человеком, который нашел мужика в банке. – Они переглянулись.

– Нужно больше информации, – сказал Дейн.

– Иди к вещунам, – сказал Вати. – К лондонмантам.