Крах Атласа

Само спасение, подумал Каллум, труда не составит, главное – успеть вовремя. Потом, правда, будет непросто сохранить лицо, в буквальном и фигуральном смысле – откровенный порыв совершить подвиг при всем желании не выдашь за попытку мести. Вот вам и план вендетты. Каллум, однако, никого не обманывал и никогда обмануть не пытался. Эдриан Кейн с его шестерками были правы, он даже не думал отдавать им Тристана, а все его притворство вскрывалось на раз. Нет, придется посмотреть Тристану в глаза и сказать как можно менее трогательно: «Пусть ты выбрал не меня, но знай, мне кроме тебя никто не нужен».

О, ну прямо блестяще, подумал Каллум, прикинув еще, не стоит ли это записать, а такси тем временем с визгом пронеслось по узкому переулку, заставив человека с портфелем с криками броситься на тротуар. А не фиг правила нарушать! Каллум ничего не чувствовал. Только пылали жаром его щеки, и он приспустил окно, подставляя под вечерний ветер саднящую рану. Ему не терпелось сказать Тристану, что это Либби Роудс саданула ему по физиономии. Боже, охуенная ведь история получится. А еще он пристрелил их бывшего исследователя. Твою ж налево, с чего начать-то? События, элементы будущего рассказа, жизнь, смерть и прочее – все это перемешалось в нем, словно какой-нибудь паленый мартини. Все эти вещи, сантименты и чувства. Хотелось выпить, но не так, как в прошлом году – лишь бы все утопить в алкоголе и обрести подобие тишины. Выпить хотелось так, как он пил когда-то раньше. Глядя в пламя камина, сидя рядом с Тристаном.

Сердце колотилось, словно бы отсчитывая оставшиеся мили, тикая в груди как часы. Он бы не стал убивать Тристана ножом, он бы убил его большой, нежной любовью. Он бы предложил Тристану прогулки в кино, кормил бы виноградом, причесывал. Он бы ему приготовил еды, такой, какую всегда требовала мама, если пребывала в добром расположении духа; такой, какую полагалось вкушать не спеша. Он бы почистил для него апельсин, поделился бы дольками мандарина, окропил бы каплями меда. Он бы смутился, но не умер от унижения. Просто жил бы, замирая в предвкушении стыда.

Да, подумал Каллум, теперь-то, Тристан, мне понятно значение жизни, я вижу смысл. Нам отмеряют ровно столько, сколько нужно, чтобы побыть людьми, ведь мы и есть люди, вот и все. В этом и заключается магия. Мы не боги, хотя ты, может, и бог, ну, еще Рэйна, но я точно нет, Тристан, я очень, очень опечален и глуп! Я искал вдохновения, а вышло так, что я уныл и ленив! Мне охота только держать тебя за руку! Не хочу править миром, не хочу контролировать его, даже влиять на него не хочу. Хочу сидеть с тобой в садике, хочу забыть о своих потребностях и думать лишь о твоих, хочу подносить тебе стакан воды, когда тебе захочется пить. Хочу смеяться над твоими шутками, даже плоскими, и, образно, зарыться головой в песок.

Такси остановилось у паба, и Каллум выскочил наружу, бросив водителю весь бумажник, свою лицензию на право быть беззаботным богачом. Проскользнул через толпу и сразу проник в кухню, оттуда – прямиком в офис, пока наконец не уперся в дверь, за которой и укрывался Эдриан Кейн. Послал сквозь нее сгусток блаженства и вошел, а там, в кресле, где когда-то сидел сам Каллум, устроилась знакомая плечистая фигура с непростительно привлекательным лицом.

Тристан обернулся, не вставая, и у Каллума екнуло в груди. Ему предстояла откровенно гибельная миссия. Ну вот, подумал он, рывком снимая очки с обезображенного носа, смотри на меня. Смотри на меня такого, какой я есть на самом деле. Ты единственный, кто меня таким когда-либо видел.

На лице Тристана не отразилось ужаса, и хорошо. Это было к лучшему. Последнее, что увидел Каллум, был потолок – когда его голова резко запрокинулась. В чем дело, он так и не понял, пока не стало слишком поздно понимать вообще что-либо.

Однако это был Тристан.

Так – идеально, так – честно.

А еще все было кончено.

В финальные секунды жизни Каллум Нова увидел последнюю деталь большой картины и понял, каково это – испытать вдохновение. Была ли ответом судьба, имело ли предназначение вкус, любил ли Тристан Каллума в ответ, смог бы он достичь покоя, даже, нет, особенно вопреки тому, что он незаслужен… такие мелочи больше ничего не значили.

Каллум ощутил вдохновение, а значит, все было подлинным.

Шестерка Эзры

Четвертый

Сеф

Сеф Хасан не всегда делал деньги честно; временами сворачивал с намеченного пути, бывал деспотом в отношениях и наказывал слишком сурово; может, он и произвел революцию не столько в сфере науки, как его отец, сколько в сфере академической одежды, но лжецом не был. Таким, как Нотазай, – точно.

– Поверьте, – полушепотом сказал Нотазай, отводя Сефа подальше от собравшихся в комнате заговорщиков, остатков изначального состава. – Всем будет лучше от выбранного мной направления. Всем, кто разделяет наши ценности, наши цели. Не тем, – добавил он с ноткой высокомерия, – кто пришел сюда в поисках власти, которой не заслужил.