В 30-е годы КГБ получил ещё большую власть, став своего рода теневым
правительственным кабинетом и огромной машиной по проведению массовых репрессий.
Повсюду работали “особые совещания”, “двойки” и “тройки”, специальные присутствия, подписывающие массовые расстрелы. В масштабах огромной страны с разбивкой по
областным организациям в КГБ составлялся спускаемый сверху план расстрелов. Ежов, Ягода, Берия стали страшными символами классового геноцида и кровавого
фундаментализма.
Пик репрессий пришёлся на 1937 год. З0 июня этого года Нарком внутренних дел
СССР Н.Ежов подписал приказ о борьбе с антисоветскими элементами, в котором
говорилось: “Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым
беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить
трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и
навсегда покончить с их подлой и подрывной работой против основ советского
государства”3.
Всё это находило оправдание и поддержку не только в руководстве страны, но и у
советских правоведов, которые поэтому автоматически становились не только участниками, но и организаторами преступлений. Вот что говорил, например, Генеральный прокурор
3 См. Е.Альбац. Мина замедленного действия. Приложение.
СССР А.Вышинский: “...Бывают такие периоды, такие моменты в жизни общества и в
жизни нашей, в частности, когда законы оказываются устаревшими и их надо отложить в
сторону”4. А один из ближайших соратников Сталина, Л.Каганович, очень чётко определил
суть созданного в стране общественного устройства: “Мы отвергаем понятие правового
государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьёз о правовом
государстве и тем более применяет понятие “правовое государство” к Советскому государству, то это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве”5.
Советские люди всё это безропотно терпели и в большинстве своём поддерживали.
Сопротивление, конечно, было, но масштаб его был незначительным и, главное, оно
подавлялось обычно в самом начале и в самом корне. Настолько тотальной была слежка.
Сопротивление чаще всего носило не прямой, а косвенный характер. Работали
театры и филармонии, ставились порой великолепные классические и современные
спектакли и концерты. Чтобы хоть как-то уйти от суровой действительности на работе и в
учёбе многие люди, особенно интеллигенция, регулярно ходили на них, получая истинное
духовное удовлетворение. Многим это заменяло хождение в церковь.
Широкое распространение, начиная с 60-х годов, получил коллективный туризм. В
туристских песнях обычно под гитару, в походах и массовых туристских тусовках молодежь
ощущала чувства и атмосферу свободы и человечности, что напрямую не направлялось
против социализма или существовавшего режима в стране, но всё же было противно им.
Это подрывало режим и власть изнутри.
В публицистических и литературных выступлениях советских писателей появлялись
произведения, так или иначе противостоящие духовным и идеологическим партийным
постулатам. Сначала – это Ахматова и Зощенко, затем Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Черниченко, Шатров и др. Их публикации советская
интеллигенция ожидала с нетерпением и встречала с искренним восторгом.
Но более прямая критика советского тоталитаризма содержалась в ряде произведений
советской симфонической музыки. Так, великий Д.Шостакович в своей знаменитой 7-й
симфонии нарисовал образ не только фашистского нашествия, но и советского
тоталитаризма. В своей 9-й симфонии он дал музыкальный портрет Сталина. А другой
музыкальный гений, С.Прокофьев, в своей симфонии для виолончели с оркестром цитирует
в нелепо искажённом виде известную песню о Сталине (“Горный орел”).
Однако не это было главным при реальном социализме. Масштабы расправ и
репрессий не поддаются какому-либо определению. Практиковались регулярные чистки
среди членов партии, работников управленческих организаций и т.д. По существу всё это
было продолжением гражданской войны, развязанной большевиками, их беспощадной
войной с собственным народом, который этого не понимал. Но из своего чрева он выдал
огромную армию доносителей и палачей, которые тоже считали себя строителями социализма.
Выступая на XIV съезде партии в 1925 г., секретарь Центральной контрольной
комиссии говорил: “... Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть
агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить... Если мы от чего-либо страдаем, то это не от
доносительства, а от недоносительства... Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы
начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти
дальше – идти на доносительство”6.