— Я просто не уверена, что это моё, — я отправила за щёку печенюшку. — Понимаешь… расчёты и испытания… иногда мне кажется, что меня заперли в лаборатории с библиотекой. Это занимает много времени, а я вот вообще не трудоголлик. Да и математика мне тяжело даётся. Тебе это подходит, папе подходило… а вот насчёт себя я не уверена. Фантазии создавать артефакты хватает, но не усидчивости на расчёты.
Ещё одна печенька. Эдмунд тоже взял одну.
— Да и потом, я не могу полностью отделаться от мысли о папиной смерти. Да, прошло четырнадцать лет с его неудачного артефакта, я и колдовать научилась, и артефактами пользуюсь без страха, но окончательно меня не отпускает.
— Не удивительно, — пожал плечами Эд. Несомненно, думал о магических светильниках, которые искренне ненавидел после несчастного случая в подростковые годы.
— Это не отпускает, сколько бы времени ни прошло. И повторюсь — мне не хватает энтузиазма годами биться над одной разработкой! Временами это похоже на каторгу.
— Ага, — невнятно пробубнил Эдмунд и задумчиво потёр кончик длинного носа.
— Только не пойми неправильно. Я правда ценю, что ты меня сюда устроил. Благодаря твоему статусу «великого учёного» я вообще получаю с четырнадцати лет всё что хочу и даже больше. Ты меня учил. Ты меня в академию пристроил доучиваться, хотя студентов туда никогда не набирают дополнительно. Работой в твоей сети больниц обеспечил. Ещё и с возможностью выбрать любой филиал. И на эту работы ты меня протащил. И ремонт в папином доме на твои деньги сделан. Я всё это очень ценю, честно…
— Да расслабься, я верю, — отмахнулся Эдмунд. — Хочешь попробовать что-то новое?
— Не знаю. Мне вроде уже двадцать пять, а я до сих пор не понимаю, кто я и чего хочу.
Настала тишина. Эдмунд потёр нос, продумывая ответ. Я ела печенье.
— Ну… если ты не знаешь, могу предложить поработать на благо больниц.
— Каким образом?
— Видишь ли… я недавно ходил к одной высокопоставленной персоне по поводу моих разработок. У меня будет монопольное право на производство артефактов для коррекции выжженных искр. И мне потребуются талантливые молодые артефакторы, которые смогут начать производство опытных образцов и возглавить потом цеха по производству этих артефактов во всех филиалах моих больниц.
— Я буду одним из них?
— Не совсем. Я предлагаю тебе стать вербовщиком.
— Что прости? Вербовщиком?
— Ага. Найдёшь мне молодых талантливых студентов в магической академии. Готовых за хорошую зарплату жить в захолустье.
— Я пока вижу всего один вариант, как мне получить доступ к студентам, что б кого-то завербовать, и этот вариант предполагает преподавание.
— Да. Я хотел попросить справки о подходящих у мадам Лониан.
Я с ужасом вспомнила старуху, работающую деканом на факультете светлой магии. Он была старой ещё в те времена, когда Эдмунд учился в академии, и мой отчим был чуть ли не единственным учеником, сохранившим с ней тёплые отношения.
— Она всё ещё там работает?
— Да, работает. И уходить не собирается. Я хотел договориться с ней, но если хочешь, можем пристроить тебя вербовать детей.
— Это звучит как неплохая идея, — я пожала плечами.
Диалог оборвался. Я доедала остатки печенья, а впереди уже виднелся дом.
Светло-жёлтый при свете дня, принадлежащий Эдмунду, он встретил нас, радушно помахивая занавесками через открытое окно кухни. Оттуда лился жёлтый свет.
Тяжёлый августовский воздух проникал в дом, вытесняя оттуда старый, пропахший жареной картошкой и котлетами. Чем ближе мы подходили, тем чётче начинал ощущаться так же аромат яблочного компота и солений.
Район, где стоял дом Эда, был вполне благополучный — для среднего класса. Дома двухэтажные, все одинаковые. Они различались только цветом и растениями в горшочках на балконах.
На нашем помимо пары кадок с цветами и лекарственными травами сегодня горела свеча, окружённая тремя лишними фигурами.
— Вы что там делаете, засранцы? — Эдмунд задрал голову, остановившись под балконом.
— Ничего! — хором ответили три одинаковых голоса, а пламя мгновенно угасло.
— Если я завтра найду следы преступления — пеняйте на себя, — пообещал Эдмунд. — Надеюсь, вы просто друг другу страшилки рассказывали.
Мальчишки забежали в дом, что-то прихватив с собой, а мы отперли дверь и зашли внутрь.
В один момент с нами в коридоре оказалась мама. Она вышла из кухни в лёгкой белой ночной сорочке и тёплом зелёном халате. Она остановилась в проёме, глядя на букет роз в руках супруга.
Эд положил цветы на тумбу, сгрузил сумку в угол коридора и пообещал:
— Завтра разберу, — мягким движением, притянул к себе супругу. — А пока, мадам, угадайте, что я Вам принёс?
— Хм… — мама сделала карикатурно задумчивое лицо. — Пришёл с букетом роз. Что же ты мне принёс? Наверно вяленую баранину.
— Ну, почти. Кроме цветов я принёс хорошие новости и печенье.
Нагнулся, обхватил её за бёдра и приподнял над полом. Обернулся вокруг своей оси, держа маму на руках. Остановился и заговорщицки прошептал, глядя восторженными, широко раскрытыми глазами:
— Получилось, Цифи. Оно работает.
Она улыбнулась, приглаживая ухоженные чёрные, с редкой проседью, кудри: