Красивые вещи

Его глаза такие голубые, такие ясные, такие прозрачные. Такие глаза не могут ничего скрывать. Он смотрит на меня и взглядом раздевает донага. Он прижимает губы к моему уху и произносит строчку своих стихов. Его ирландский раскатистый выговор пронзает меня до костей. «Мы всегда будем одни, мы с тобой всегда будем одни на свете и начнем новую жизнь».

А я думаю: «Разве это так важно – кто кому сделал предложение?» Результат все равно один и тот же – я больше никогда не буду одна. Мне тридцать два года, и у меня есть муж, и мы вот-вот создадим новую семью. Все получилось не так, как я воображала, но теперь это не важно. Вот она я. И я любима, так или иначе. Что-то дикое трепещет внутри меня, словно голуби вырвались из клетки. Мне кажется, я вот-вот взорвусь.

Я думаю о своих друзьях-приятелях и подружках из Нью-Йорка и гадаю, что они скажут, когда узнают, что я вышла замуж за ученого и писателя, за поэта, потомка древнего ирландского аристократического рода. За мужчину, с которым я знакома всего восемнадцать… нет, девятнадцать дней. Вот уж они удивятся! (О, Саския, можешь использовать эти слова в качестве неожиданной строчки для поста.) Но больше всего я думаю о Викторе и ощущаю приятную мстительную дрожь: «Ты думал, что я мелкая и предсказуемая. Ну, что ж, полюбуйся на меня теперь».

Снова начинается снег. Его пелена загораживает сосны за окном спальни. В Стоунхейвене холодно и тихо. Здесь только мы с Майклом, в спальне на верхнем этаже, где стены обиты бархатом. Всего лишь несколько месяцев назад эта комната казалась мне гробницей. А теперь, когда рядом со мной Майкл, я чувствую, что здесь начинается новая жизнь. Я думаю, что смогу стать счастливой здесь в конце концов. Я уже счастлива!

Руки Майкла обвивают меня, он прижимает меня к своей волосатой груди. Я лежу и дожидаюсь момента, когда пульсация у меня в голове сравняется ритмом с биением его сердца. Его губы прикасаются к моему лбу, его пальцы зарываются в мои волосы. Все так, словно я теперь целиком принадлежу ему. А это так и есть. Да, да, да.

– Я люблю тебя, – говорю я, и это правда.

Я просыпаюсь женой. Я просто вне себя от счастья.

Что-то непривычное, тяжелое я ощущаю на безымянном пальце левой руки. Подняв руку, я вижу старинное обручальное кольцо. Мелкие бриллианты окружают крупный изумруд. Пять каратов, не меньше. Дизайн в стиле арт-деко. Чересчур затейливо, как и полагается старинному кольцу. Кольцо свободно ходит на моем пальце, и я могу двигать его мизинцем вверх и вниз, чтобы увидеть, как камни ловят свет. Кольцо красивое, и пусть оно более шикарное, чем то, какое я выбрала бы сама. Еще одно воспоминание из вчерашнего вечера. Мы с Майклом, пошатываясь, входим в кабинет моего отца с бутылкой текилы «Дон Хулио». Майкл держится чуть позади меня, когда я открываю сейф и достаю кольцо. Майкл опускается передо мной на одно колено и надевает кольцо мне на палец. А может быть, он не опускался на колено, а просто надел мне на палец кольцо, пристально глядя мне в глаза.

А может быть, я вообще сама надела кольцо, даже не спросив у него разрешения? Не исключено.

Майкл накрывает мою руку своей:

– Как только сумею, я куплю тебе новое кольцо, чтобы за ним не было никаких неприятных воспоминаний. Поедем в Сан-Франциско, найдем ювелира и закажем кольцо. Такое большое, как ты захочешь. Десять каратов, двадцать…

И я вспоминаю, как впервые увидела это кольцо в ее руке. Она сжимала его так, словно это была веревка, способная выдернуть ее из ее жалкой маленькой жизни. Оно явно очень много значило для нее, а теперь оно мое. Хотя – по меркам семейства Либлингов – это довольно-таки скромное кольцо. И я знаю, что хочу именно его. Маман одобрила бы все то, что оно символизирует.

– Это ваше фамильное кольцо, и мне оно очень нравится. И мне все равно, что ты сначала подарил его ей. – Тут я вспоминаю слова Майкла насчет «неприятных воспоминаний». – Но только если оно тебе не слишком сильно напоминает о… ней?

Не могу себя заставить произнести ее имя. Я даже не знаю, какое из ее имен назвать.

Я ищу в глазах Майкла печаль или сожаление, но ничего не нахожу. Ну, может быть, гнев. Может быть, решимость. А может быть, просто любовь. Он наклоняется и целует меня с такой силой, что мне почти больно.

– Ни чуточки не напоминает, – бормочет он.

Я просыпаюсь женой и думаю: «Я победила».

Глава двадцать пятая Ванесса

Был момент, когда Эшли показалась мне такой настоящей… В то утро, когда мы с ней сидели в библиотеке, я поверила сочувствию в ее глазах и тому, как она меня держала за руку, когда я плакала, и тому, как она сама в слезах рассказывала о смерти своего отца. Я прижалась к ней и спросила, тяжело ли заниматься целительством, а она посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что спит крепко. Она меня обнимала! Заверяла меня в том, что мы с ней подруги!

Какое притворство. Какая лгунья.