Красивые вещи

Однако после нашей стычки Майкл ведет себя просто идеально. Приносит мне чай в постель (а я, после того как на днях меня вырвало, не могу смотреть на чай без подозрений и первым делом пробую его кончиком языка на привкус визина, но никакого привкуса нет). Без моих просьб Майкл наводит порядок в кухне. Массирует мне спину, когда я жалуюсь на усталость. И я должна признаться, что он прав: нам действительно нужны деньги – хоть на похищение Нины, хоть на оплату счетов. Но почему же тогда я так упорно сопротивляюсь продаже хотя бы малой части антиквариата? Может быть, я просто ищу причины злиться на Майкла, потому что у нас произошла первая настоящая ссора, и я боюсь, что виновата в ней я.

А потом я слышу, как он храпит в кровати рядом со мной, и не могу заснуть из-за голосов у себя в голове, и мне в голову приходит еще одна ужасная мысль: не потому ли я так захотела Майкла, что он принадлежал Нине, а теперь он мой, и я начинаю терять к нему интерес? А может быть, любовь ярче всего вспыхивает именно тогда, когда ускользает, становится бриллиантом, который подвешен высоко – казалось бы, вот-вот дотянешься, но не получается… А если дотянешься и схватишь, блеск сразу тускнеет и на ладони у тебя просто серый камешек.

Нет-нет, я люблю его, люблю! Я просто должна его любить, потому что если не люблю, тогда для чего все это?

И все-таки… Между нами встала стена, и теперь мы живем вместе, но по отдельности. Я ложусь спать раньше Майкла, а когда просыпаюсь по утрам и вижу, что его нет в постели, радуюсь этому. На большую часть дня он запирается в кабинете и выходит только поесть или прогуляться ненадолго. Чем же он там занимается?

Я задаю себе этот вопрос, потому что совершенно уверена: он не пишет книгу.

Сегодня утром, после ланча, я ввела несколько строчек из его книги в поисковую строку Google.

Когда я смотрю в зеленые глаза на ее кошачьем лице, слова и миры мечутся внутри меня.

Я закрыла глаза, пока поисковик еле слышно жужжал, и молилась: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть я ошибусь!» Но я не ошиблась. Вот, пожалуйста, на второй странице найденных результатов: лесбийский любовный рассказ студентки-искусствоведа по имени Четна Чизолм, опубликованный в антологии под названием «Экспериментальная беллетристика для влюбленных». Майкл попросту кое-что изменил по мелочи, тут – имя, там – глагол, чтобы звучало более по-мужски, крепче. Но рассказ однозначно один и тот же.

Какая я дура. Я это прекрасно понимаю, но все же мне так хочется сомневаться. «Он не хотел показывать тебе свои черновики. Говорил, что не любит показывать незаконченные произведения. Но может быть, ты до него докопалась, и он решил показать тебе хоть что-то, чтобы ты отстала. Может быть (какая я оптимистка!), то, что он пишет на самом деле, намного лучше?» И тут я вспоминаю другой отрывок, который он приписывал себе, – строчки из стихотворения, которое он мне читал в постели в первый день после свадьбы.

«Мы всегда будем вдвоем, всегда только ты и я, единственные на земле, чтобы жизнь началась сначала»[118].

Эти строчки нашлись намного проще. Стихотворение «Siempre» – «Всегда». На самом деле стихотворение это оказалось весьма известным. Я его, наверное, читала в старших классах школы или в колледже. А сразу не вспомнила. Ну, дура. Во время ужина, когда мы с Майклом едим стейк с жареной картошкой, я спрашиваю, как продвигается работа над книгой. – О, просто отлично, – отвечает он, энергично сыпля соль на мясо. – Просто семимильными шагами двигаюсь.

– Как думаешь, когда ты ее закончишь?

– Ну… на это могут уйти годы. Вдохновение невозможно подтолкнуть. Сэлинджер писал «Над пропастью во ржи» шесть лет. Нет, я не сравниваю себя с Сэлинджером. Я не он. А вообще, кто знает – вдруг да?

Майкл смеется и засовывает в рот кусочек стейка. Волосы он связал на затылке в конский хвост, и стали заметны залысины на висках.

Я гоняю мясо по тарелке и смотрю, как жир застывает маленькими стекловидными капельками.

– А знаешь… я тут вспоминала те стихи, которые ты мне читал на следующий день после свадьбы. «Мы всегда будем вдвоем, всегда только ты и я, единственные на земле, чтобы жизнь началась сначала».

Майкл довольно улыбается:

– Отличные строчки. Их наверняка написал гений.

– Неруда, верно? Это написал Неруда, а не ты?