Красивые вещи

Глаза Майкла вспыхивают, он меняется в лице и словно бы принимается перебирать умственный каталог в поисках нужной карточки.

– Неруда? Ну нет, – произносит он. – Я же говорил тебе: это я написал. А Неруда мне никогда особо не нравился.

– Я спрашиваю, потому что эти стихи я, кажется, читала, когда училась в университете.

Майкл жует кусок стейка, и по его подбородку течет жир. Он прижимает к губам салфетку и говорит через нее:

– Думаю, ты что-то перепутала.

– Эти стихи сочинил не ты, но в этом нет ничего ужасного. Просто скажи мне правду.

Майкл кладет на стол салфетку и пронзительно смотрит на меня светло-голубыми глазами. Просто-таки сверлит взглядом. Как я могла считать его глаза чистыми и распахнутыми? Сейчас они стена, прячущая все то, что происходит у моего мужа в голове.

– Детка, в чем дело? – спрашивает он тихо и ласково, словно я – робкий зверек, которого он не хочет напугать. – Неприятно об этом говорить, но… ты начинаешь беспокоить меня этими дикими, параноидальными выходками. Сначала Нина, потом подозрения с машиной, а теперь еще это. Ты не думаешь, что тебе нужна… помощь? Не стоит позвонить психиатру?

– Психиатру?

– Ну… – произносит Майкл на манер ковбоя, усмиряющего лошадь. – У вас же в семье это имеет место. У твоего брата шизофрения. И твоя мать была психически больна, верно? Просто подумай об этом. Стоит подумать.

Я смотрю на него и не могу решить, то ли плакать, то ли смеяться. Потому что… откуда мне знать? А вдруг у меня и правда паранойя – симптом той самой психической болезни, которая сразила половину моей семьи? Как мне понять, не схожу ли я с ума?

– Нет, – решительно отвечаю я. – Со мной все в порядке.

* * *

Я ухожу в ванную комнату при своей спальне и закрываю за собой дверь. Я звоню в полицейский участок в Тахо-Сити. Дежурный соединяет меня с детективом, который, судя по голосу, ужасно устал. Он спрашивает, какие у меня проблемы.

– Мне кажется, что мой муж – жулик, – говорю я.

Детектив смеется:

– Я знаю много женщин, которые так говорят про своих мужей. Поточнее можно?

– Я думаю, что он не тот, за кого себя выдает. Он сказал, что он – писатель, но оказывается, он – плагиатор. А еще он подарил мне кольцо и сказал, что это наследство, семейная реликвия, а на самом деле оно – подделка. – Мне кажется, что я слышу на лестнице шаги, поэтому я перехожу на шепот: – Он лжет. Обо всем. Я так думаю.

– У него есть какие-то документы?

Я задумываюсь. Я не держала в руках водительское удостоверение Майкла, но оно у него должно было быть, когда мы женились, верно? А в нашем свидетельстве о браке, которое мы получили поздней ночью в Рино у какого-то окружного чиновника, в нем же четко написано – Майкл О’Брайен. Я мысленно возвращаюсь в ту ночь, перебираю воспоминания, оставшиеся после того, как развеялся туман, порожденный текилой… Да, я помню: он протягивал чиновнику свое водительское удостоверение и мое.

– Да, – отвечаю я. – Но ведь водительское удостоверение может быть фальшивым, правда?

Я понимаю, как все это звучит для детектива. И когда он снова начинает говорить, его голос звучит громче и увереннее – он словно бы обращается к кому-то, кто находится в его кабинете. И у меня сердце уходит в пятки.

– Послушайте, вы про развод не думали?

– А вы не могли бы провести расследование? Не могли бы потом сказать мне, права я или нет? Разве полиция не для этого существует?

Детектив тактично кашляет.

– Простите, но, на мой взгляд, ваш супруг не нарушил никакого закона. Если он вам досаждает, просто выгоните его. – Я слышу, как он что-то записывает на бумаге. – Послушайте, скажите мне, как вас зовут. Имя и фамилия. Я запишу вкратце наш разговор, а вы мне дадите знать, если что-то случится и вы захотите получить запретительный судебный приказ.

Я готова произнести «Ванесса Либлинг», но представляю себе неловкое молчание на другом конце провода… или, хуже того, сдавленный смех: «Еще одна из семейки Либлингов вляпалась. Все они психи».

И я вешаю трубку.

* * *

Я звоню Бенни в клинику. Его голос звучит лучше, чем при нашей встрече две недели назад. Он словно бы вынырнул на поверхность озера лекарств, которые его глушат. Не исключено, что он их попросту перестал принимать.

– Ну, как супружеская жизнь? – спрашивает Бенни. – Впрочем, не надо, не отвечай. Поговори со мной о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – отвечаю я. – У меня к тебе серьезный вопрос. И не такой уж приятный.

– Валяй.

– Как ты понял, что ты… психически болен?

– Я-то этого не понял, – говорит Бенни. – Это вы поняли. Меня запихнули в психушку, но даже тут я не был уверен в том, что это я псих, а не все вокруг.

– Значит, я тоже могу быть шизофреничкой и не догадываться об этом?

Бенни довольно долго молчит, а когда начинает говорить, его голос звучит яснее и разумнее, чем за многие годы:

– Ты не псих, сестренка. Ты, может быть, порой зануда страшная, но ты не псих.