Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Мне его будет не хватать. Я буду скучать по его смешным сообщениям по телефону, по его юмору, его историям, нашим беседам, совместным прогулкам, просмотрам фильмов, ужинам и тому необыкновенному, неуловимому чувству, которое связывает нас и которое и есть любовь.

Всего этого мне будет очень недоставать.

Да и сейчас недостает.

И вдруг меня осенило: у меня и сейчас всего этого нет. Я лишался этого каждый раз, когда Ник снова подсаживался на наркотики.

Ника не существует, осталась только оболочка. Я боялся, до ужаса боялся потерять Ника, но все-таки потерял.

В прошлом я пытался вообразить невообразимое и пытался представить, как можно вынести невыносимое. Я представлял себе, что теряю Ника из-за передоза или в результате несчастного случая, но теперь я понял, что уже потерял его. Во всяком случае на сегодняшний день он был для меня потерян.

Меня всегда мучил страх, что он умрет. Если бы это случилось, в моей душе осталась бы незаживающая рана. Я бы никогда не оправился. Но я понимал, что, если ему суждено умереть или, как в данном случае, если он продолжит сидеть на наркотиках, я все равно буду жить дальше, хотя и с раной в душе. Я буду скорбеть и тосковать всю оставшуюся жизнь. Но я ведь и так постоянно горевал по нему, с тех пор как наркотики поработили его. Горевал по тому Нику, которого не стало. Должно быть, это и была скорбь. Во всяком случае, я чувствовал себя точно так, как описывает подобное состояние Джоан Дидион в книге «Год магического мышления»: «Скорбь приходит волнами, пароксизмами, с внезапным пониманием, от которого подкашиваются колени, слепнут глаза и стирается привычная повседневность жизни». Какое облегчение узнать это!

Я скорбел о нем, но при этом воздавал должное той стороне его личности, которую не затронули метамфетамин и другие наркотики. Я знал, что не позволю наркотикам отнять у меня эти воспоминания.

«Безумие – это настойчивое желание найти смысл», – написал Фрэнк Бидарт в своем стихотворении. Да, но мой человеческий мозг нуждался в смысле, хотя бы в чем-то близком к нему. Я увидел смысл в том, что Ник на наркотиках – это не Ник, а одна видимость. Ник на наркотиках – это призрак, фантом, а мой замечательный сын в это время дремлет, отодвинут на задний план, спрятан и предан забвению в каком-то недоступном уголке сознания этого призрака. Моя вера, какой бы она ни была, подсказывала мне, что Ник существует где-то там. И этот Ник, его суть, его настоящее «я», цел и невредим, ему ничего не угрожает, он в безопасности. Сильный, здоровый, полный любви – такого Ника после всех испытаний мы, возможно, уже никогда не увидим. Наркотики могут выиграть борьбу за его физическое тело. Но я смогу жить дальше, зная, что настоящий Ник все-таки существует где-то в его душе и что наркотики его там не достанут.

Что бы ни случилось, я буду любить Ника. Где-то в том месте, где он остался прежним. Он это знал. И я знал.

Я окинул взглядом кучу еще не убранных дров. Мы сложили лишь малую часть, дети ныли и не хотели работать. Вид у них был понурый и мрачный. Джаспер откинул голову, закрыл глаза и громко выдохнул. Сердито закинул полено на осевшую кучу. В голове звенело. Я слышал, как грузовик со скрежетом взбирается на холм.

В объединении Ал-Анон не были предусмотрены группы, в которых могли бы участвовать дети в возрасте Джаспера и Дэйзи. Группы «Алатин» предназначались для тинейджеров. По этой причине я начал наводить справки по поводу других организаций, куда можно было обратиться за помощью. Я хотел, чтобы дети узнали, что они не одни, что они ни в чем не виноваты и что они могут любить своего обожаемого брата – несмотря на то, что наркотики отняли его у них. Я хочу, чтобы Джаспер попытался понять, что Ник действительно имел в виду все то, о чем написал в своем письме к нему. Но болезнь Ника была сильнее, чем его самые добрые намерения, чем его желание правильно поступать по отношению к себе и окружающим. Того Ника, который писал это письмо, уже не было, во всяком случае пока. Мы должны придумать способ, чтобы помочь маленьким детям научиться горевать о своем брате.

Школьные библиотекари-энтузиасты разослали мою просьбу своим коллегам в других школах округа. Письмо нашло оглушительный отклик. Мне прислали список книг о детях, оказавшихся в такой же ситуации, как у нас, о чувстве вины и ответственности и о других проблемах, которые крайне трудно понять взрослым, не говоря уже о детях. Школьный консультант-психолог нашла психотерапевта, работающего с семьями и специализирующегося на проблемах наркозависимости. Мы с Карен собирались встретиться с ним и потом, возможно, привезти к нему Джаспера и Дэйзи.

Мы ехали с детьми из школы домой. В тот момент, когда мы добрались до гребня холма над Олемой, покрытого осенним золотом, после которого вы оказываетесь уже на территории Вест-Марин, Дэйзи вдруг оторвалась от вязания шарфа и сказала:

– Получается, что Ник – как бы мой брат, которого я знаю, и тот другой парень, которого я не знаю.