Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Я снова консультировался с экспертами. После того, что мы пережили, я уже был не настолько наивен, чтобы верить, что любой специалист знает решение нашей проблемы. Но я и не был настолько самонадеян, чтобы думать, что я сам знаю ее решение. Я не собирался слепо следовать чьим-либо советам, но буду собирать информацию, критически осмысливать ее и решать, что делать. Сейчас я знал больше, чем в начале нашей борьбы с наркозависимостью. Я понимал: никто не знает, что хорошо для Ника или другого наркозависимого. Никто не знает, какой способ сработает. Никто не знает, сколько раз придется начинать все сначала. Это не заставляет близкого человека действовать, но и не дает оснований бездействовать. За последние несколько лет я познакомился со многими экспертами и пришел к выводу, что к некоторым из них я испытываю больше уважения и доверия. Доктор Роусон из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе знает о метамфетамине столько же, сколько и другие. Будучи исследователем, он занимается поиском истины и опирается в этом только на факты. Он предан своей работе, и одна из главных причин его увлеченности – желание помочь наркозависимым.

Я написал ему электронное письмо, в котором спрашивал, не будет ли попытка организовать интервенцию глупой и бесполезной. Я имел все основания ожидать, что он ответит мне так, как подсказывает житейская мудрость: сначала Ник должен дойти до последней черты. Я думал, что он посоветует мне постараться «отпустить» Ника.

Но я ошибся. Вопреки моим ожиданиям он предупредил меня, что насильственное вмешательство не панацея. Сказал, что это рискованное мероприятие. Кроме того, он сообщил, что не располагает достоверными данными, подтверждающими или опровергающими эффективность интервенции. Он написал: «Но у меня сложилось впечатление, что некоторые из них [интервенционистов] умеют достаточно эффективно мобилизовать семью и организовать процесс принуждения, в ходе которого удается убедить упертого наркомана в необходимости лечения быстрее, чем если бы родственники просто сидели и ждали, пока он “достигнет дна”. Это довольно серьезный метод оказания помощи пациентам и их близким, поскольку понятие “достигнуть дна” неоднозначное. Когда человек перестает употреблять наркотики и держится в таком состоянии долгое время, все плохое, что случилось с ним непосредственно перед этим, обозначается фразой “достичь дна”. Аналогичные, не менее кошмарные периоды, которые тем не менее не приводят к трезвому образу жизни, по определению не являются “достижением дна”. Некоторые умирают, так и не достигнув этого самого дна. Я не думаю, что ожидание “достижения дна” – это удачная концепция. Именно поэтому я действительно считаю, что интервенция может сыграть полезную роль и заставить сопротивляющихся наркоманов согласиться на лечение. Однако она не гарантирует, что период воздержания продлится от полутора до десяти лет после интервенции. К тому же она может потребовать значительных финансовых затрат».

Затем он сказал то, что и определило мое решение. Забудьте о теории, забудьте о статистике, забудьте об исследованиях эффективности. Что бы сделал он сам, если бы Ник был его сыном?

«Если бы у меня был ребенок, употребляющий метамфетамин, и я предпринял бы все, что только можно, чтобы помочь ему, а он все равно продолжал предаваться опасному, угрожающему жизни пристрастию к метамфетамину (или героину, кокаину или алкоголю), я бы всерьез задумался об использовании интервенциониста. В этом случае я бы думал так же, как если бы мой ребенок был болен любой рецидивирующей хронической болезнью, я бы старался уговаривать его лечиться до тех пор, пока у меня не иссякнут силы и средства это делать. Вся моя поддержка была бы направлена на организацию его лечения».

Казалось безумием снова пытаться помогать. Как помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали? Но это неважно. Мы все-таки попробуем еще раз. Его мать, отчим, Карен и я – все мы попробуем сделать еще одну попытку.

Согласно мнению анонимных алкоголиков, попытка сделать то же самое в надежде получить другой результат – верх глупости. Однако, как постоянно говорят в реабилитационных центрах, чтобы стать и оставаться трезвым и чистым от наркотиков, некоторым приходится неоднократно начинать все сначала. Я вспоминал о детях людей, которые писали мне, как, например, один отец: «Моя любимая красавица дочь, двадцати одного года, добрейшая душа, в прошлом году умерла от передозировки наркотиков», – и думал, как и когда нам лучше снова предпринять какие-то шаги, чтобы заставить Ника согласиться на лечение. «Если бы у меня был ребенок, пристрастившийся к метамфетамину…», – написал мне доктор Роусон. У меня был именно такой ребенок.