Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Он немного рассказал о нынешней программе лечения, в которой используются не такие методы, как в других реабилитационных центрах.

– В моей первой группе консультант спросил меня, почему я здесь: «В чем ваша проблема?» Я ответил: «Я наркозависимый и алкоголик». Он покачал головой. «Нет, – сказал он, – так вы воспринимаете вашу проблему. Но в чем именно состоит ваша проблема? Зачем вы здесь?»

«Отлично», – подумал я, слушая Ника, но я уже не питал особых надежд. Я не знал, насколько далеко он зашел, насколько большой вред причинили ему наркотики. В любом случае я не мог позволить себе надеяться на лучшее.

Прошла еще неделя. И еще. Наступило Рождество. Потом Новый год.

И еще неделя прошла. Еще месяц. Ник находился в безопасности, в реабилитационном центре, но я не мог избавиться от сомнений, от своего скептического настроя.

Четверг. Я должен был забрать Джаспера с внешкольных занятий в оркестре World Beat Band, они там исполняли музыку разных народов в рок-обработке. Я сидел на верхнем ряду в театре и слушал их. Джаспер играл на барабанах конга. Звучала песня «Привет, как дела?» (Oye Como Va). Гитара в руках мальчика из восьмого класса голосила, как у Карлоса Сантаны.

Я отвез Джаспера домой и попрощался с ним, Дэйзи и Карен. Они втроем отправились на день рождения кузена, ему исполнилось одиннадцать лет. Я же бросил в багажник чемодан и поехал в аэропорт Окленда. Зарегистрировался на рейс и быстро поужинал.

Самолет, направляющийся на Юго-Запад, был забит. Приземлившись в Альбукерке, я прошел в зал аэропорта. Я живо представил себе, как около восьми недель назад сюда прилетел Ник. Вот я вижу терминал его глазами: образцы искусства американского Юго-Запада, индийские коврики, указатель «Добро пожаловать в Страну О’Кифф»[38]. Мысленно я вижу, как он смотрит на вывески магазина подарков, сувениров и предметов декоративно-прикладного искусства «Тандербёрд» и ресторана мексиканской кухни «Асьенда». Я думаю, он рассматривал бы этот тематический терминал в этническом стиле с некоторой брезгливостью, если бы его состояние позволяло испытывать брезгливость к чему бы то ни было.

Выйдя из здания аэропорта, я представил себе, как Ника встречал водитель из «Центра спасения жизни» с табличкой «Ник Шефф». Но вряд ли кто-то мог не узнать Ника, молодого человека с рейса из Лос-Анджелеса. Его внешний вид говорил тогда сам за себя: бледное лицо, тусклый взгляд и вялость во всем теле свидетельствовали о многомесячном загуле и неделе мучительной детоксикации от дюжины разных наркотиков.

Я арендовал машину. Предполагалось, что это будет автомобиль для некурящих, но внутри стоял запах сигарет. Я включил радио, и первое, что услышал, была вступительная мелодическая фраза песни «Дай мне убежище».

До своего мотеля я ехал час. Заселился и постарался заснуть. Если б мне предстояло стать подопытным для студентов-стоматологов, оттачивающих на мне навык лечения корневых каналов, уверен, я бы чувствовал себя более спокойно.

Мне показалось, что плавание поможет мне успокоиться. Я вышел из мотеля и поехал искать торговый центр, чтобы купить плавки. Потом вернулся в мотель и обнаружил, что бассейн закрыт, вокруг была натянута желтая лента, как на месте преступления.

В комнате я нашел номер журнала New Yorker, прочитал раздел беллетристики, статьи Герцберга и Энтони Лейна. Интересно, есть ли номера этой газеты в реабилитационном центре Ника? Наконец мне удалось заснуть. Проспал я недолго, встал в восемь часов и собрался.

Я не виделся с Ником с июня, когда он попал в отделение интенсивной терапии. Посещение его я едва помнил, в памяти остался только последовавший затем вал событий. Невнятная речь, телефонные звонки, нагромождение лжи, страх, приезд Вики к нему на квартиру, электронное письмо якобы из «Джошуа-Три», а на самом деле, как я выяснил, из Окленда.

Зачем я здесь? Короткий уик-энд не сможет отменить годы, проведенные как в аду, и не сможет полностью изменить жизнь Ника. Никакие мои усилия не помогли изменить ее к лучшему. Зачем я здесь?

Психологи, работающие в программе лечения, посоветовали Нику пригласить родителей приехать к нему. Раз уж мы пытаемся в последний раз пройти курс реабилитации, дать ему последний шанс, так и быть, я сделаю, что мне советуют. Я понимаю, что ничего не поможет – скорее всего, ничего не поможет, – но я сделаю все, что от меня зависит. Откровенно говоря – не говорите никому, не говорите ему, – кроме всего прочего, я здесь для того, чтобы просто увидеть его. Я боялся встречаться с ним, но какая-то осторожная и хорошо защищенная от всех частичка моей души безумно скучает по нему, по моему сыну.

Утреннюю голубизну неба нарушал только след от самолета.