Красная карма

– Среди этих многочисленных братств, – продолжал индус, – Ронда не имеет хорошей репутации.

– В каком смысле?

– Ее история полна скандалов.

Мерш вспомнил арест Шарля Обена за педофилию, подозрения в изнасилованиях и жестоком обращении в братстве. Что еще?

– Могу вам даже признаться, – прошептал Мукерджи доверительно, – что моя роль в ЦБР касается главным образом сект. Мы давно наблюдаем за Рондой.

– Вы думаете, им есть что скрывать?

Индус от души расхохотался:

– Это как минимум. Я уж не говорю о неудачных аферах и психических манипуляциях.

– И что вы думаете?

– Я не думаю, я ищу.

– Считаете, что четверное убийство связано с оккультным прошлым секты?

– Без всякого сомнения.

Мерш понял, что́ стоит на кону. Между двумя командами – его собственной и Мукерджи – началась своего рода гонка. Победит тот, кто вытащит на свет подноготную общины.

Внезапно Мукерджи хлопнул в ладоши:

– На самом деле я пригласил вас сюда, чтобы вручить официальное уведомление.

– От чьего имени?

– От ЦБР, Калькутты, Западной Бенгалии. В общем, от Индии…

– Мы все – само внимание!

Мукерджи наклонился над столом. Его руки сплелись и стали похожи на канатные узлы.

– Поезжайте в Сусунию, проведите там несколько дней. Помедитируйте, позанимайтесь немного йогой и возвращайтесь к себе в Париж. Ваша попытка провести расследование делает вам честь, но, поверьте мне, эта история касается только Индии. В нашей стране – такой, какая она есть, – иностранцу ничего невозможно понять.

– Во Франции говорят проще: не лезьте не в свое дело.

– Да, это и есть смысл нашего совета. Будьте благоразумны. Иначе вы потеряетесь в Индии. Или, если позволите мне каламбур, Индия потеряет вас.

Стоя на пороге полицейского участка, индус попытался надавить на них еще раз:

– Хотите, я забронирую вам билеты на самолет?

– Благодарю вас. Мы сами этим займемся. Николь прекрасно говорит по-английски.

– В таком случае мне остается только пожелать вам счастливого пути.

Опять эта неуклюжая ирония… Мерш бросил последний взгляд на Мукерджи – тот замер на пороге, залитом лучами послеполуденного солнца.

Этот образ щуплого человечка в странном костюме, словно заточенного в духоте населенных призраками кабинетов, под лопастями вентиляторов, показался ему идеальным символом индийского мира – мира плохо освещенного, скрытого от посторонних глаз, апатичного и как будто равнодушного к западной действительности.

– Забудьте обо всем этом, – снова посоветовал Мукерджи. – Это индийские проблемы, которые даже нам, индусам, трудно решать. Спросите британцев: они несколько веков тщетно пытались управлять страной, которая была всего лишь сном…

116

Шахин ушел недалеко: он ждал их в патио гурдвары, чтобы получить оставшуюся плату за поездку на лодке.

Держа в руке пачку рупий, Мерш признался ему:

– Ты мне еще понадобишься.

– Зачем?

– Я ищу оружие.

– Какое?

– Пистолет или револьвер. Знаешь, где можно достать?

– Знаю, только ты мне не поверишь.

Мерша подмывало ответить, что он уже давно ни во что не верит, но он сказал только:

– Пошли. Все объяснишь по дороге.

Действительно, эту новость было трудно переварить: по словам Шахина, лучшими поставщиками оружия в Калькутте были не кто иные, как хиппи. Эти апостолы Любви и Мира привозили из своих поездок в Турцию и Афганистан топорно изготовленные подделки, а точнее – ненадежные самострелы, которые перепродавали в Индии.

– Тысяча пятьсот или две тысячи рупий за беретту или вальтер, – уточнил Шахин.

Они оказались на очередном базаре. Здесь, среди огромного скопления людей, обнаружились некоторые новые городские детали. Например, вдалеке виднелся огромный мост Хора – сооружение из стальных балок, похожее на детский металлический конструктор. Женщины жевали завернутый в листья бетеля орех арек, от которого у них распухали и воспалялись губы… В этой толпе все они выглядели как кровожадная богиня Кали…

Но больше всего в этом квартале его поразило разнообразие обличий. Наряду с индусами в традиционной одежде – дхоти, курте или рубашке с коротким рукавом в европейском стиле – попадались и богатые китайцы, чья желтая кожа на солнце стала оранжевой; непальцы – ни то ни се, индусы лишь наполовину; сикхи в высоких чалмах, похожих на многоэтажный торт; мусульмане в белых кепках-куфи; и кто-то еще, кого он не мог идентифицировать: некоторые мужчины были одеты в белое, другие – в оранжево-шафрановое, третьи носили на шее христианский крест…

По мере того как они углублялись в лабиринт переулков, менялся и внешний вид прохожих: вместо лиц – страшные морды горгулий, вместо силуэтов – скользящие тени. Они ловили на себе бегающие лихорадочные взгляды. Все это было хорошо знакомо Мершу: мир беспросветной нищеты, жизнь дна.

К тому же быстро вечерело. Внезапно Шахин, остановившись перед каким-то крыльцом, картинно хлопнул ладонью по деревянной двери – хлипкой, неприметной и источенной червями, как и всё вокруг…