Красная карма

И все же он колебался… Такой прыжок в пустоту… У него не было подобного опыта, зато на память приходила масса слухов: нельзя безнаказанно заниматься любовью с космосом.

В Париже некоторые студенты описывали ему свое состояние: зрительные галлюцинации, интенсивная деятельность мозга, необыкновенная ясность мысли (по крайней мере, им так казалось). Ему также рассказывали о «неудачном трипе» – когда пресловутое «путешествие» превращалось в приступ паники или в кошмары наяву.

Он осмотрел свой теперешний дом – круглое белоснежное бунгало. Стол, комод, соломенный тюфяк – вот и все. Чем не подходящее место для психоделического путешествия? Остальным он сказал, что идет спать. До самого утра его никто не побеспокоит – а «путешествие» может длиться от пяти до двенадцати часов.

В двери не было замка; Эрве схватил единственный стул и прижал его к дверной ручке. Он видел этот способ в кино, но не был уверен в его действенности.

Он даже запасся хлебом и водой, словно собирался пересечь пустыню.

За дело.

Он сел на кровать, зажмурился, осторожно поднес пакетик ко рту и проглотил его – на вкус он был как бумага или просфора.

Неудивительно – предполагалось, что он отправится прямо на небеса…

Эрве улегся, вспоминая советы Шахина. Вещество подействует через полчаса-час. Сначала в голове начнется сумбур, а потом он отправится в путешествие…

Он закрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Даже если он заснет, эффект наркотика заставит его проснуться. Он отдался этому странному состоянию, предшествующему сну, когда сознание отключается и мысли становятся бессвязными. Обрывочные образы, полувидения: пологий склон, уводящий в ничейную страну Морфея, парня с зеркалом и снотворными маками…

Внезапно Эрве открыл глаза. Его ощущения ни имели ничего общего с приятными сновидениями. Резкие вспышки света, сопровождающиеся горячими волнами. Эрве не знал, как много времени прошло, но совершенно точно он был там: пересек черту и достиг берега лизергиновой страны.

Все-таки он немного испугался. И снова сосредоточился на рекомендациях Шахина. Главное – отключить самоконтроль.

Пока что его бросало между ослепительными красочными брызгами – индийские рынки с их гвоздиками и бархатцами не шли с ними ни в какое сравнение – и потоком обжигающей крови, который гольфстримом тек по мышцам. В голове со скоростью света (это невозможно, но ему так казалось) проносились мысли. Он по-прежнему все помнил. Говорили, что ЛСД вызывает состояние, близкое к дзену. Какое там…

Нечеловеческим усилием ему удалось поднести руку к губам. Рот был полон крови. Он скользнул указательным пальцем внутрь и нащупал язык и рану на нем. Он прокусил его, даже не заметив.

Цвета не блекли. Они трепетали вокруг него, взрывались, разлетались в пространстве тысячей сверкающих искр. Его реально накрыло.

Тело становилось доспехом, все более тяжелым и давящим, но он нашел в себе силы вырваться. Да-да, именно это он почувствовал. Он выскользнул из тела, как вор ускользает от полицейских, оставляя у них в руках свое пальто. Он просачивался, высвобождался, удирал. Куда? Он не знал точно… Может, во всех направлениях сразу? Он был разноцветными пятнами, которые светлячками кружились в его бунгало, он был соломинкой в крыше, он был тараканами, бегающими по стенам…

Эрве сел. Он то ли дрожал от холода, то ли вспотел от лихорадки – не важно. С каждым вздохом цветные пятна меняли форму, множили сочетания, ослепляли, вызывали головокружение… Он посмотрел на руки: они сверкали, как бриллианты, его плоть становилась прозрачной… Это могло бы испугать, но наркотик успокаивал, позволяя принимать каждое новое ощущение плавно, внушая уверенность, что процесс совершенно безвреден и даже благотворен.

Теперь жар поднимался из нижней части его позвоночника. В полном смятении он вспомнил белую змею тантризма, свернувшуюся кольцами именно в этом месте: Кундалини, она же тайная женская энергия, которая способна дать ему доступ к гармонии и блаженству.

Он сидел, скрестив ноги и опустив голову под звездным небесным сводом, и бормотал мантры: «Я достиг сверхсознания, я прохожу через Майю, иллюзию видимости, я есть…», а в это время в бунгало, принося небо и ночь, влетали птицы, а потом уносили их прочь, легко взмахивая крыльями. Стены трясло от хохота, земля становилась жидкой…

Теперь он уменьшался, сжимался: так звезды, когда в них прекращается горение гелия, становятся ядром колоссальной плотности – тем, что называется «белым карликом». Это слово его рассмешило – когда ядро остывает, его называют «черным карликом».

Он сам превратился в горящего младенца, состоящего из углерода и кислорода, и его масса составляла тонну на кубический сантиметр. С опозданием он понял, что достиг состояния, которого жаждал: когда не остается никаких воспоминаний. Состояния полной, глубоководной непроницаемости…

В эту минуту, как будто его молитва была услышана, он увидел дверь – лакированного дерева, с оцинкованной ручкой. Оставалось только ее толкнуть.