Красная карма

– Он стал гуру. И по-прежнему живет в Варанаси, творя зло, как другие творят милостыню.

– Зло?

– Он практикует опасный вид тантризма. Учение, которое черпает силу во мраке.

– Ты знаешь его адрес?

– Его все знают. Он до сих пор занимается музыкальной библиотекой, изучает священные тексты и руководит своей зловредной сектой. Он также носит оранжевое платье. Символ познания и…

Мерш больше не слушал. Еще одна секта, еще один кишащий фанатиками город… Это никогда не кончится…

Подкрепление по-прежнему не появлялось. Только встав, он заметил, что белая комната погрузилась в сумерки.

Для порядка он спросил:

– Ты знаешь, что это он убил Кришну?

– Знаю.

– А двух девушек в Париже?

– Тоже.

– Думаешь, он и в Варанаси убивает?

– Да.

– И ты молчишь?

– В этом смысл его поисков. Никто не может мешать духовным поискам…

– Ладно! Сейчас мы позовем твоих дружбанов. И советую дать нам уйти спокойно, без всяких фокусов.

128

На площадке перед лестницей, как и накануне, смирно ждали ашрамиты. У них был своеобразный способ приходить на помощь своему учителю: они молились. На коленях, уткнувшись лбом в пол, или наоборот – стоя, обратив лица к небу, – они, казалось, пребывали в глубоком экстазе.

Мерш, Николь и Эрве незаметно, так что никто не обратил на них внимания, проскользнули сквозь их ряды. Вот уж действительно, благочестие, неотличимое от транса.

А теперь – план.

Найти джип, который привез их, и свалить отсюда.

В Калькутте дождаться первого рейса и лететь в Варанаси. Можно, конечно, попробовать добраться туда на машине, однако трястись семьсот километров по индийским дорогам в окружении психов, которые обгоняют тебя на мопедах с криками «Кали!», – нет уж, спасибо.

Но перед отъездом оставалось сделать еще одну вещь.

Телефон они нашли в кабинете бухгалтерии, где не оказалось ни единой живой души. Персонал наверняка находился на рабочем месте – бормотал мантры перед дворцом.

Сыщик через оператора вызвал номер, который знал наизусть, и с подсказками Николь назначил время разговора: в восемнадцать часов по бенгальскому времени, четырнадцать тридцать – по французскому.

Наконец, после нескольких минут потрескиваний и обрывков фраз на плохом английском, он услышал голос, которого ждал:

– Кто говорит?

– Жан-Луи.

Треск мгновенно пропал, и в трубке гулко, словно под сводами собора, прозвучал голос Симоны Валан.

– Жан-Луи… – повторила Богоматерь Страждущих. – Я так волнуюсь.

– Все в полном порядке, – отмахнулся Мерш, демонстрируя незаурядное чувство юмора. И положил трубку на стол микрофоном вверх, чтобы Николь и Эрве слышали разговор.

– Вы скоро вернетесь?

– Осталось доделать несколько мелочей. В последний раз ты выставила меня идиотом.

– Жан-Луи…

– Ладно, проехали. Я звоню, чтобы рассказать тебе о Пьере Русселе.

– Пьере? – эхом отозвалась она.

– Да… или, если хочешь, о Жорже Дорати.

– Жорже?

– Ты собираешься все за мной повторять? Когда в сорок шестом году вы встретились с Пьером Русселем в Париже, что конкретно произошло?

– Ты прекрасно знаешь, что произошло. Эрве с тобой?

– Он рядом. И слушает тебя.

Короткое молчание, сопровождаемое потрескиванием. Все-таки это невероятно – иметь возможность разговаривать, когда вас разделяют восемь тысяч километров.

– Пьер Руссель не был студентом Института восточных языков, – снова заговорил Мерш. – Он разбирался в бенгальском или индуизме лучше любого преподавателя на факультете. Как ты с ним познакомилась?

– В то время я интересовалась индийской мистикой и связалась с одной… сектой.

– Какой сектой?

– Скорее с группой мыслителей, которой руководил Пьер Руссель…

Их мать родилась в 1917-м, Жорж Дорати – на шесть лет позже. В 1946 году Симоне было около тридцати, а ее любовнику – двадцать три. Мерш с трудом представлял их вместе.

– Он стал твоим гуру?

– Нет. Он просто был обаятельным человеком, блестящим, очень… привлекательным.

– До такой степени, что ты с ним переспала?

В трубке раздались странные звуки – треск или, может, кашель: Симона вечно ходила полупростуженная. Неудивительно, учитывая, какую заразу таскали ей ее нищие.

– Не говори со мной в таком тоне. Ты должен меня уважать.

– Я тебе вообще ничего не должен. Зачем ты трахнула этого пидора?

– Чтобы спасти его.

– Спасти?

– Он не был… в общем, он не был нормальным.

– Ты хочешь сказать, что он был гомосексуалистом?

Молчание. После жестоких методов Матери – мягкий способ Симоны… Обе женщины были убеждены, что нужно «исправлять» взрослого Жоржа…

– Значит, ты спала с ним, чтобы вылечить?

– Это была божественная миссия. Я услышала голос, и он…

– Рассказывай дальше.

Мерш представил себе ее лицо с задубевшей кожей, ее шрамы, ее бескровные губы – странным образом все это придавало ей сходство с берберской женщиной, пропеченной солнцем.

– Он оказался… опасным человеком. Внешне это был эстет – утонченный, нежный, как пасхальный агнец, но в глубинах таился совершенно другой типаж – измученный, жестокий, с душой убийцы.

– Убийцы?

– Да. Ну, иногда казалось, что он способен убить – просто так, без всяких угрызений совести. В нем была сила… библейских героев. Какая-то праведная жестокость.

– Ты говорила ему, что беременна?