Красная карма

Однако Николь сочла это определение профессора абсолютно ясным.

– Лучший способ освободиться, – продолжал тот, – это отречься от земного мира с его соблазнами и иллюзиями. Вот почему аскеты – свами и садху – считаются людьми самыми близкими к достижению небытия, иными словами – мокши. И разумеется, эротика, напротив – одна из главных опасностей сансары. Вожделение отвращает человека от поиска идеала, ибо оно обрекает его, так сказать, на опасные иллюзии…

– И все равно я не понимаю…

Профессор прищелкнул языком, словно переворачивая страницу книги.

– Тантризм основан на противоположной точке зрения. Именно в повседневных обычных функциях, особенно в сексуальной сфере, человек может обрести освободительную энергию, путь к тому, что называется мокша.

– А это как-то связано с шакти?

Николь даже вздрогнула: откуда Мершу известен этот термин? Неужели он изучал индуизм этой ночью? Ей трудно было представить инспектора, склонившегося над фолиантами. До сих пор она вообще думала, что сыщик за свою жизнь не прочитал ни единой книги.

– Вот именно. Индуисты полагают, что шакти – жизненная энергия – таится в глубине души каждого человека. Это то, что у них называется Кундалини или же Кундалини-шакти. Индусы полагают, что она скрывается в нижней части позвоночника в виде уснувшей змеи…

Мерш выслушивал эти откровения с брезгливой гримасой. Они все время уводили его далеко от реального мира, который он так хорошо знал, – мира рациональных преступлений с ясными мотивами, свидетелями, уликами…

И он постарался вернуть собеседника к реальности, спросив:

– Как вы полагаете, в Париже существует тантрическая секта?

– Нет. Здешнее индусское землячество невелико, а индусов с северо-востока вообще раз-два и обчелся.

– А можно ли допустить, что какой-нибудь садху поселился в Париже?

Трипети фыркнул:

– Садху не летают на самолетах! Они, конечно, странствующие аскеты, но передвигаются только пешком или на поездах. А садху в Париже?.. Да это все равно что бенгальский тигр на улицах Латинского квартала!

Наступило короткое молчание. Казалось, Мерш размышлял – Николь видела, как у него ходят желваки под кожей…

– Скажите, эти ваши тантрические индуисты – они признают человеческие жертвоприношения?

– Когда-то, очень давно, признавали. Но в наше время в жертву приносят разве что коз.

Сыщик снова указал на фотографии, разложенные на столе:

– А вот это изуродованное тело не наводит вас на мысль о каком-нибудь особом виде жертвоприношения?

– Откровенно говоря… нет. Ну разве что извлеченные внутренние органы…

– Что вы имеете в виду?

– Тантризм основывает свое учение на примитивных функциях человека. Это, например, вожделение, но также и пищеварение и прочие механизмы, скрытые в человеческом теле. Подобное стремление – выпустить наружу кишки – можно было бы счесть тантрическим обрядом, но я в этом не уверен…

И тут вмешалась Николь:

– А каким образом тантризму удается примирить все, что привязывает нас к земле, – например, секс, еду, отправление естественных надобностей – с великим освобождением, на которое уповают все индусы?

Трипети снова усмехнулся:

– Вот это очень, очень сложный вопрос. Если позволите, я прибегну к современной метафоре: «достигнув дна»… Тантризм – это, грубо говоря, вот что: спуститься как можно ниже, дабы воспарить к небесам. Именно в глубине человеческой натуры таится самая мощная энергия, нечто вроде пружины, которая позволит ему избежать кармы.

Мерш собрал свои фотографии и сунул их в карман куртки; вся эта премудрость казалась ему слишком заумной, не стоящей дальнейших расспросов.

– Вам что-нибудь известно о центре йоги в Десятом округе, которым руководит некий Гупта? – спросил он для очистки совести.

– Да.

– Гупта практикует индуистский тантризм?

– Не знаю. Но поскольку он родом из Калькутты, тантристские обряды должны быть ему знакомы. Вам что же, доводилось с ним встречаться?

Мерш промолчал – не хватало еще вспоминать о своем унижении!

– А у вас есть фотографии каких-нибудь садху? – спросил он под конец.

– Идемте со мной, – сказал профессор.

62

Первый из них – обнаженный и бритый наголо – отличался кожей пепельного цвета. Второй – обладатель длинных сальных кос – собрал на самой макушке волосы в пучок, напоминавший гнездо отвратительных змей. Еще один, обмотавший шею деревянными бусами, размахивал трезубцем.

«О господи, ну и физиономии!..» – подумала Николь, разглядывая фотографии, которые Трипети разложил на своем письменном столе. В них не было ничего человеческого – морды и пасти каких-то горгулий с белыми или багровыми линиями на лбу… Лица, размалеванные киноварью или облепленные пеплом пережженного коровьего навоза… Истощенные тела, чью худобу подчеркивала нагота, выглядели поистине жутко.

– А что это за знак? – спросил Мерш, ткнув пальцем в одного из садху с тремя горизонтальными линиями на лбу, перечеркнутыми красной вертикальной линией.