Красная карма

– Вся бабушкина культура сводится к уличным танцулькам и к игре в белот[83]. А сведения об Индии она, наверно, почерпнула из фильма «Бенгальский тигр» Фрица Ланга. Так что эта информация нам вряд ли поможет.

– Ну так куда едем?

– Куда хочешь.

На площади Шатле Николь свернула налево и поехала к мосту Менял. То есть в сторону бульвара Инвалидов. Если Мерш пожелает вернуться в Божон, то это уж без нее. Она тоже порядком выдохлась. И даже если призрак убийцы все еще витает над этой квартирой в триста квадратных метров, там все-таки ее родной дом, ее убежище.

Площадь Сен-Мишель… Она вырулила на нее через улицу Дантона, чтобы подняться на холм Шестого округа. Завидев улицу Севр, Николь наконец облегченно выдохнула. Седьмой округ. Home sweet home[84].

Здесь каменная облицовка османовских зданий еще сохранила изначальный белый цвет, портики выглядели надежными, а двери подъездов лоснились от лака. Террасы кафе – например «У Вобана» – были в полном порядке: клиенты чинно сидели там за круглыми столиками, блестевшими, как новенькие монетки; листва сияла так, словно вволю напиталась серебристым соком.

У Николь отлегло от сердца. Вот он – ее биотоп, ее естественное окружение. Несмотря на все свои усилия помогать самым обездоленным, она принадлежала к этому оазису благополучия, красота которого не вызывала сомнений.

– Я родился среди убожества, – внезапно объявил Мерш, словно противореча мыслям Николь. – Не среди убожества моей семьи, а среди окружающего убожества! Моя мать сама выбрала его… И я рос во всем этом, как в мерзкой черной грязи. Может, она и была плодородной – не знаю. И не знаю, как реагировал бы на нее какой-нибудь другой мальчишка, но я раз и навсегда перевернул страницу. Отказался от безмятежного существования, которого, впрочем, мне никто и не обещал. Рос, предпочитая одиночество. Так, по крайней мере, я знал, что сам стану хозяином своей судьбы. Но, честно говоря, я был настолько невыносим, настолько мерзок, что мать быстренько сплавила меня в пансион… эдакая гнусная дыра в какой-то глуши. И там я продолжал расти – упрямо, назло всем, как какой-нибудь живучий сорняк… Наконец я достиг того возраста, когда мог свалить оттуда, но тут меня захомутала армия и отправила в Алжир. Об этом мне и вспоминать неохота; скажу только одно: все, чего я наглотался в детстве, более или менее подготовило меня к этому основному блюду… И вот спустя несколько лет я, со всеми своими «приятными» воспоминаниями о прошлом, оказался на парижской мостовой в поисках работы. Кем работать? Да сыщиком, разумеется. Вы только верните мне оружие, а достоинство я уж как-нибудь сам себе верну. Вот и вся история… В полиции меня ждала настоящая семья – солидарность и дружба, которых я не знал ни у паразитов, окружавших мою мать, ни у иезуитов. И уж конечно, не в той распроклятой армии, которая стерла в порошок Алжир…

Бульвар Инвалидов. Николь припарковалась возле своего дома: всего несколько машин, птички, кружевные тени… Она гордилась тем, что Мерш удостоил ее своей неожиданной исповеди, хотя эти воспоминания еще больше углубили разделявшую их пропасть… Девушка вышла из машины и вдруг почувствовала дурноту, вспомнив, как оказалась босой в объятиях своих охранников. Однако эту картину заслонило другое воспоминание.

Конец весеннего дня, она возвращается с прогулки в сквере Бусико, держась за руку своей няни…

– Не задерживайся здесь, – приказал Жан-Луи, – ни к чему все это опять пережевывать.

Николь рассердилась: ну зачем он прервал ее счастливые воспоминания и вернул к кошмару прошлой ночи! И все же она в каком-то неожиданном порыве взяла своего спутника за руку, и его пожатие примирило девушку с настоящим.

Я рядом с тобой. Я могу быть спокойной…

78

– Может, пообедаешь? – предложила она.

– Сейчас шесть вечера.

– Ну тогда кофе? Или спиртное?

И Николь указала на сервировочный столик со множеством бутылок, отбрасывающих багряные, золотистые, коричневые блики…

Мерш подошел туда, чтобы налить себе.

Николь смотрела на него, скрестив руки на груди… Ну что ей делать с этим придурком?! Постелить ему в гостевой комнате? Или на диване? Или уложить на матрас рядом со своей кроватью, как его братца позавчера? Нет, это совсем другая история…

В конце концов дело решил страх.

– Будешь спать в моей комнате, – решительно объявила она, сама себе удивляясь.

Сыщик послушно отправился за ней следом; он даже не снял куртку.

– Переночуешь здесь, со мной.

– Повторяю: сейчас шесть часов вечера.

Николь сделала вид, что не расслышала, открыла шкаф и вытащила оттуда пухлое одеяло, которое с некоторой долей фантазии можно было принять за матрас. Потом села на кровать и свернула себя косяк.

Сигарета. Зажигалка. Бумага Rizla. Мерш, с бокалом в руке и в каких-то жутких бутсах совершающий осмотр комнаты со всеми ее прибамбасами – трубками для курения гашиша, кальяном, ларцами, четками, благовониями, бусами, сережками…