Красная площадь

Но для того, чтобы взять Твердохлебова — неважно, живым или мертвым, — его следовало сначала найти. Задачка была не из легких, потому что последнее десятилетие отставной майор провел фактически в изоляции, которая после смерти жены и Сергея Сухова стала полной. У него не осталось ни приятелей, к которым он мог бы обратиться в поисках убежища, ни коллег по работе, ни собутыльников, ни любовниц. Уйдя из дома, он растворился в многомиллионной Москве, как капля дождя, упавшая в море. Так что визит Неверова на кладбище был смехотворной попыткой утопающего, загодя обреченной на неудачу, но жизненно необходимой. Клим ни за что не признался бы в этом даже самому себе, но в глубине души все-таки надеялся на чудо: вот он придет на кладбище и сразу же наткнется на Твердохлебова, который будет стоять над могилой и рассказывать покойнику, как он ловко за него мстит…

— Простите, — послышался у него за спиной негромкий женский голос, — вы однополчанин моего сына?

Клим вздрогнул от неожиданности, потому что уже давно никому не позволял незамеченным подкрадываться к себе со спины. Вот так штука! А если бы это и впрямь оказался Твердохлебов?

Обернувшись, он увидел у прохода к оградке немолодую, но еще сохранившую остатки былой красоты женщину в черном траурном одеянии, с черным платком на волосах. Бледное лицо было печальным и не особенно приветливым, как будто ее раздосадовала нежданная помеха в лице Неверова. В одной руке женщина держала четыре гвоздики, в другой — матерчатую котомку, из которой выглядывала обмотанная целлофановым пакетом садовая тяпка.

— Нет, — сказал Клим, — к сожалению, я его не знал. Просто я тоже воевал в Афганистане. Увидел могилу десантника и не смог пройти мимо, не поклонившись. Извините, что помешал. Я уже ухожу.

Последнее заявление являлось наглой ложью, ибо уйти, не поговорив с матерью «товарища Сухова», Неверов не мог — это, с какой стороны ни глянь, было бы должностным преступлением. Конечно, было бы удобнее представиться однополчанином или просто знакомым Сухова, но Клим не хотел рисковать: встречаются матери, которые знают всех знакомых своих взрослых детей наперечет. Заподозрив его во лжи, женщина не стала бы с ним разговаривать, поэтому Клим ограничился полуправдой.

— Не торопитесь, — как он и надеялся, — сказала женщина. — Ему, наверное, приятно ваше общество. Возможно, намного приятнее, чем мое.

В последних ее словах прозвучала неприкрытая горечь, и Клим вспомнил рассказ Волосницына: Сухов несколько лет подряд тянул из матери деньги, а когда проигрался в пух и прах, та отказалась оплатить долг, что, по мнению начальника охраны, и послужило поводом для самоубийства.

Неверов бросил на женщину быстрый оценивающий взгляд из-под темных очков. Отсутствие косметики при данных обстоятельствах ни о чем не говорило, а скромный траурный наряд не мог служить показателем материального положения. Руки выглядели ухоженными, речь была грамотная, голос звучал независимо и твердо. Дама явно была с характером и не нищенствовала, но и миллионершей, способной оплатить многотысячный долг, не выглядела.

Прозвучавшая в голосе матери Сухова горечь была ему понятна: видимо, в последние годы перед смертью сына ее жизнь напоминала ад, да и расстались они, наверное, не лучшим образом…

— Зачем же вы так? — мягко сказал он, испытывая отвращение к себе, как это бывало всякий раз, когда приходилось в интересах дела играть на чужом горе. — Если и были какие-то обиды, они давно прощены. Да и как можно всерьез обижаться на родную мать?

— Представьте себе, можно, — суховато ответила женщина. Не без изящества присев на корточки, она сноровисто и аккуратно рыхлила землю, которая, на взгляд Неверова, вовсе в этом не нуждалась. — Что же до прощения… Если церковь не лжет и Бог существует, мой сын сейчас находится в таком месте, обстановка и климат которого меньше всего способствуют всепрощению.

— Боюсь, я не совсем вас понял, — солгал Неверов, который понял ее превосходно и думал точно так же.

— Вам это интересно? — с сомнением спросила она, продолжая точными ударами короткой трезубой тяпки рыхлить землю. — Видите ли, у христиан самоубийство считается смертным грехом, за который, как вы понимаете, полагается ад. А мой сын покончил с собой. Причем в тот момент он был сильно обижен на меня.

— Афганский синдром? — с идиотски-сочувственным видом спросил Клим.

— Ненавижу это выражение, — бросив на него быстрый взгляд, резко произнесла женщина. — Выдумали какой-то синдром…

— Отчего же выдумали? — продолжал старательно разыгрывать толстокожего болвана Неверов. — Я сам через это прошел в свое время. И скажу вам как на духу: слава богу, что обошлось без жертв.

— Может быть, вы и правы, — безразлично откликнулась она, возвращаясь к выкапыванию из девственно чистой клумбы каких-то микроскопических корешков и росточков. — Но в случае с моим сыном ничем таким и не пахло. Он проиграл в казино большую сумму, а я не смогла собрать для него эти деньги.

— И он покончил с собой?! — ужаснулся Неверов.

— Совершенно верно, покончил.