Красная площадь

Могила и впрямь оказалась очень ухоженной. Выглядела она так, словно над ней трудились не руки родных и близких покойного или даже работников кладбища, которым, не скупясь, заплатили за то, чтоб обмануть свою совесть, а целая бригада архитекторов, ландшафтных дизайнеров и квалифицированных рабочих — плиточников, каменотесов, озеленителей. Видимо, недаром сидевшее в кладбищенской конторе существо неопределенного пола — судя по засаленному, вышедшему из моды лет двадцать назад серому костюму «в елочку» и ободранным остроносым штиблетам, долгие десятилетия являвшимся форменной обувью офицеров Советской армии, все-таки мужчина — уверяло Клима, что, увидев могилу Сергея Сухова, тот уже не спутает ее ни с какой другой. Действительно, путаница в данном случае представлялась невозможной, и, глядя на другие могилы, оставалось только гадать, отчего это директор кладбища гордится могилой Сухова так, словно ее идеальное состояние является его прямой заслугой. Нет, землекопы и дворники были тут ни при чем; здесь, помимо старания, которое действительно можно купить за деньги, были видны привычка к идеальному порядку и недурной вкус, что на российских кладбищах встретишь, увы, нечасто.

Насчет вкуса Клим не знал, а вот привычка к порядку, плавно переходящая в педантизм, была ему знакома. Даже тот несусветный бардак, который проводившие обыск в квартире и на даче Твердохлебова менты там оставили, не мог скрыть производимое обоими жилищами экс-майора впечатление образцовой казармы.

Он почувствовал, что не напрасно ехал в несусветную даль, на это расположенное у черта на рогах кладбище, где все еще по старинке хоронили покойников, а не железные банки с тем, что от них якобы осталось после пребывания в печи крематория. Неужели Твердохлебов и впрямь сюда наведывается? Ведь на клумбе ни одной посторонней травинки, ни одного, черт его дери, птичьего следа, не говоря уж о мусоре! А почему бы и нет? Он ведь душевнобольной, и, судя по некоторым признакам, болезнь его прогрессирует не по дням, а по часам. Клим сам прошел через это и знал, что человек в подобном состоянии способен на самые дикие поступки, которые ему самому кажутся вполне логичными, оправданными и даже жизненно необходимыми.

Клим вспомнил прочтенную много лет назад автобиографическую повесть, автор которой, отсидев энное количество лет в ГУЛАГе, ухитрился сбежать оттуда весьма остроумным способом. Его взяли без шума, стрельбы и драматических погонь через пять лет после побега, когда он, решив, что кошке уже надоело караулить мышь у давно покинутой норы, пришел на могилу матери.

Клим читал эту повесть, валяясь на госпитальной койке после очередной пластической операции. Оставалось только гадать, каким ветром тот журнал занесло в строго засекреченный ведомственный госпиталь КГБ. Вероятно, гвардии майор Твердохлебов, который как раз в то время насмерть дрался неизвестно за что, стараясь стереть в порошок как можно больше «духов» и потерять как можно меньше вверенных ему сопляков, этого журнала и в глаза не видел. Вообще, судя по некоторым его поступкам, о том, как работают правоохранительные органы, он имел весьма смутное представление, почерпнутое преимущественно из той псевдохудожественной макулатуры, которую имел обыкновение читать в свободное время. Возможно, он всерьез надеялся, что никого из лиц, причастных к расследованию кровавых бесчинств, не заинтересовала фотография сержанта с траурной ленточкой на уголке.

Клим недолюбливал начальника службы безопасности «Бубнового валета» Волосницына, но в одном уважаемый Олег Константинович, похоже, не ошибался: видимо, Твердохлебов действительно был, как он выразился, «сумасшедший, как крыса из уборной». Словосочетание «афганский синдром» Неверов терпеть не мог, однако был вынужден признать, что бывший гвардии майор в полной мере проявляет симптомы этого широко распространенного заболевания.

Последнее сулило в перспективе много беготни и большой расход боеприпасов; майор, как совершенно справедливо заметил все тот же Волосницын, был из тех русских, которые живыми не сдаются. Однако Неверов готов был пойти на хлопоты и при случае всадить Твердохлебову пулю не в лоб, а в ногу, чтобы затем обстоятельно поговорить с ним в больнице и даже извиниться за причиненное увечье в обмен на имя заказчика. Ибо майор Твердохлебов с его древней «Явой» и еще более древними принципами никак не мог являться человеком, который в одиночку составил рецепт этой густо замешанной на крови каши.