Красная площадь

Экспозиция выглядела довольно однообразно: почти на всех фотографиях были изображены группы молодых людей, одетых в архаичные, давно вышедшие из употребления, выгоревшие на солнце «афганки», в вырезах которых неизменно мелькали полосатые треугольники тельняшек. В руках молодые люди держали всевозможные орудия истребления, от автомата Калашникова до древнего, времен Второй мировой, немецкого фаустпатрона. Иногда они были сняты просто так, иногда на фоне какого-нибудь грузовика, бронетранспортера, «бээмдэшки» или даже танка, но задним планом каждого снимка неизменно служили горы — пологие каменные осыпи, крутые скалистые стены, далекие заснеженные пики…

Когда-то в армейском вещмешке у Клима хранилась коллекция похожих фотографий. Он не имел ни малейшего представления, куда они потом подевались, да его это и не особенно интересовало: прошлая жизнь виделась словно сквозь густой туман, подробности ее постепенно стирались из памяти, и порой начинало казаться, что ее просто не было. Он ушел из той жизни, перевернул страницу и начал писать свою биографию заново, с чистого листа. Зато майор Твердохлебов, судя по всему, представлял собой прямую противоположность Климу Неверову: душа его осталась там, в середине восьмидесятых, в пыльных чужих горах, среди ребят, которые были ему роднее отца и матери. А осиротевшее тело по чистому недоразумению занесло в первое десятилетие двадцать первого века, где оно неприкаянно бродило, не ведая, к чему себя применить.

Групповые снимки, где было много людей, Клим рассматривал невнимательно, вскользь, автоматически выделяя среди множества мелких, нечетких пятен лиц скуластую, загорелую физиономию Твердохлебова. Разглядывать снимки, сделанные крупным планом, было интереснее. На одном из них Твердохлебов стоял в обнимку с каким-то высоким, волейбольного телосложения парнем с носатым смешливым лицом и выбившимся из-под форменной широкополой панамы непокорным чубом, выгоревшим на солнце. Оба хохотали над какой-то удачной шуткой, выставив напоказ крепкие белые зубы; на погонах у Твердохлебова можно было различить темные, как и полагается в полевых условиях, майорские звезды, а носатый волейболист щеголял сержантскими лычками, которые выглядели совсем свежими, будто только что полученными.

На другом снимке тот же носатый сержант стоял, широко расставив ноги, посреди пыльного проселка, зажатого между двумя пологими каменистыми склонами. Одет он был почему-то в униформу унтер-офицера вермахта; на голове, тускло отсвечивая в солнечных лучах, красовалась глубокая немецкая каска, из-за короткого голенища немецкого сапога выглядывала немецкая же граната на длинной деревянной ручке, прозванная из-за своей характерной формы «колотушкой», а поперек живота, как положено, висел на ремне прославленный МП-40, зачастую ошибочно именуемый «шмайссером». Клим усмехнулся: ну, конечно, а кто бы устоял перед таким искушением? Видно, ребята, как это нередко случалось в ту пору, наткнулись в горах на еще не разграбленный гитлеровский вещевой склад и смеха ради устроили маскарад. Интересно, подумал Клим, понимал ли этот носатый шутник, что он и его товарищи, в сущности, занимаются в Афганистане тем же, чем занимались немцы в России с сорок первого по сорок четвертый год?

Немного правее и ниже обнаружился еще один снимок, на котором Твердохлебов был изображен в компании того же носатого парня. Снимок был цветной, явно отпечатанный в условиях современной фотолаборатории и, возможно, даже с цифрового носителя. Оба были одеты в камуфляж, купленный, вероятнее всего, в магазине «Охотник — рыболов», а то и просто на рынке. У «волейболиста» на ногах были заправленные в резиновые сапоги джинсы, а на голове — синяя бейсбольная кепка с какой-то эмблемой. На переднем плане дымился переносной мангал; в руках у Твердохлебова и «волейболиста» было по шампуру с мясом и по пластиковому стаканчику — надо думать, не колодезной воды. На заднем плане виднелась стена какого-то деревянного строения, подозрительно похожего на твердохлебовскую дачу. Качество снимка позволяло рассмотреть серебрившуюся на висках майора седину, а «волейболист» заметно раздобрел, заматерел и обзавелся солидными мешками под глазами. Из всего этого следовало, что снимок сделан не так давно — год, от силы два назад.

А еще правее, отдельно от других, висела портретная фотография все того же «волейболиста» в парадной форме младшего сержанта ВДВ, в лихо заломленном берете и при аксельбанте. От этого снимка за версту разило солдатским фотоателье; видимо, сделан он был по окончании учебки, перед самой отправкой в Афган, и, как водится, отослан родителям. Нижний угол фотографии был косо перечеркнут траурной лентой, из чего следовало, что носатого сержанта уже нет в живых. Можно было с большой долей уверенности предположить, что точно такая же фотография смотрит на соседей по кладбищу с могильного камня.