Красная площадь

Он повернулся лицом к тем двоим, что стояли у него за спиной, — во-первых, потому, что так ему было приказано, а во-вторых, один из них, похоже, являлся главарем шайки, и вести переговоры следовало именно с ним.

— Послушайте, — сказал Скороход, — ваша затея бессмысленна. Больших сумм я дома не держу, а все, что там есть по-настоящему ценного, занесено в каталоги, и продать эти вещи вам не удастся…

— Заткнись, урод, — сипло пролаял из-за спины тот, кого главарь назвал Клещом. — Сивый, в натуре, дай, я его пришью! Возьмем ключи от хаты и двинем прямо туда. На хрен он нам сдался, этот фраер?

— Глохни, Клещ, — коротко скомандовал Сивый. — Ты же настоящую картину от вырезки из журнала «Огонек» не отличишь, а туда же — «пришью»… Пришьешь, когда я скажу!

— Ты, главное, сказать не забудь, — проворчал кровожадный Клещ.

По мере приближения к ярко освещенной площадке перед подъездом Павел Григорьевич все лучше различал детали одежды и лица людей, которые на него напали. Увы, ничего утешительного для себя он не увидел. Клещ, как ему и представлялось, являл собой хрестоматийный образчик лагерного волчары — костлявый, худой, жилистый, с хищной физиономией и с полной пастью железных зубов. Синяя от корявых тюремных татуировок пятерня сжимала старенький тульский наган, большой палец нервно поигрывал курком, то опуская его, то снова взводя, отчего барабан всякий раз проворачивался с характерным металлическим щелчком.

Сивый действительно был сивым — не сплошь седым, а густо, по всей голове, седеющим. У него было обманчиво добродушное широкоскулое лицо, отмеченное печатью если не высокого интеллекта, то, по крайней мере, цепкой, ухватистой мужицкой сообразительности. Он был вооружен «Макаровым», на стволе которого Павел Григорьевич с ужасом разглядел длинный, увесистый набалдашник глушителя, лучше всяких слов говоривший о серьезности намерений Сивого и его компании.

Третий налетчик представлял собой тупую гору мышц. В руках у него был обрез охотничьей двустволки, и на мгновение Скороходу почудилось, что ему уже всадили заряд картечи прямо в поясницу — в позвоночник, в почки и прочие печенки-селезенки… А может, в стволах и не картечь, а крупная сечка, представляющая собой не что иное, как рубленые гвозди. Эта штука, по слухам, даже страшнее картечи — порвет внутренности в клочья, так что их потом никакие хирурги не соберут…

Налетчики не прятали лиц, и это можно было смело расценивать как смертный приговор. «Ну что это за жизнь! — с тоской подумал Скороход, понимая, что противопоставить сразу трем — точнее, целым четырем — стволам ему решительно нечего. — Сначала деньги стянули, а теперь вот обчистят квартиру, вынесут картины и вообще все, что можно сдвинуть с места, а потом пристрелят, как бездомную собаку… Кому же это я так не угодил?»

Этот вопрос, на который, скорее всего, ему не суждено получить ответ, неожиданно направил его мысли в новое русло. Налетчики явились за картинами, Сивый сказал об этом открытым текстом. Живопись членов группы «Бубновый валет» — это совсем не та добыча, которая может прельстить обычного грабителя. Обычный грабитель просто не поймет, что картины, представляющиеся ему бессмысленной мазней, можно выгодно продать, а если ему об этом сказать, не поверит и будет долго смеяться: как можно платить деньги, да еще и немалые, вот за ЭТО?!

Следовательно, Сивый, Клещ и безымянный качок работали не просто по наводке, а по прямому заказу. Кого-то из коллекционеров замучила зависть? Это вряд ли. Кража — это бы еще куда ни шло, хотя и тогда новый владелец украденных полотен не смог бы их никому показать, не рискуя нарваться на очень крупные неприятности. Но налет и, возможно, убийство?! Нет, это не лезло ни в какие ворота. Ведь Павел Скороход — не пенсионер из какой-нибудь вятской деревни, его смерть не останется незамеченной. И кому, спрашивается, могли понадобиться картины, добытые при помощи убийства?

А может, убийство не входило в планы заказчика? Может быть, Сивый проявляет инициативу, потому что ему просто нравится убивать, как Скороходу нравятся пирожки с луком и яйцами?

И не один ли человек организовал оба нападения? Уж очень густо посыпались неприятности, да такие, каких у Скорохода не случалось года этак с девяносто первого, а пожалуй, и вовсе никогда. То-то, что никогда! Грабить его, конечно, грабили, не без того, но чтобы так уж прямо и убивали — нет, такого он припомнить не мог.

А может, просто пугают, чтоб не артачился? Сами трусят, впервые в жизни пойдя на такое крупное дело, вот и нагоняют страху?