Красная роса (сборник)

— Не могу поверить, что погиб… Такой человек… роднее отца…

Сам себе удивлялся Павло Рысак, когда почувствовал, как по грязной щеке катится горячая

слеза, падает на полу шоферского пиджака. Не утирал ее.

Присутствующим по-человечески жаль было парня, начали успокаивать его. Сомневаться в

искренности Павла было излишним, обо всем, что происходило в Калинове, он рассказал точно

так, как докладывала и Евдокия Руслановна, а в его сыновней любви к Качуренко мог

сомневаться только тот, кто не знал, кем был для хлопца председатель райисполкома.

Вскоре они вышли к сторожке, еще издали на них дохнуло запахом жареных грибов, здесь

их уже поджидал ужин — чугунок картошки, грибы и большая миска соленых огурцов.

XXXIV

— Павлуха! — радостно вскрикнул Ткачик и бросился с распростертыми объятиями к

Рысаку. — Ох ты, где же тебя носило?

Павло Рысак и дальше играл роль человека, который вернулся с того света и встретился с

людьми, о которых только и думал, без которых не мог жить.

— Ванько, здорово, братуха, привет от рабочего класса! — приветствовал комсомольского

секретаря Павло.

Спартак сжал руку Павла с такой силой, что тот даже затряс своей пятерней и нарочно

громко заохал.

Посыпались вопросы: где, как, что, когда, откуда? И пришлось Рысаку, хотел он того или

нет, снова пересказать выдуманную им сказку, в которую он уже и сам верил, но все же

рассказывал неспешно, чтобы не сбиться, ничего не перепутать. Говоря о своих мытарствах

Белоненко, Лану и Витрогону, он во что бы то ни стало старался вызвать у них сочувствие, а у

Ткачика, Зиночки и Спартака стремился вызвать смех, хотел показать им свою удаль.

Под конец Павло тяжело вздохнул:

— Одно мне жжет душу — не уберегли батяню. Если верить слухам, нет в живых Андрея

Гавриловича.

Все сразу опечалились, опустили головы.

— Да и карабин мой накрылся… Я сдуру оставил его у порога… Такая привычка… Переступил

порог — и оружие в угол… Надо было с собой взять, под голову положить… Такой карабин был,

самый лучший выбрал…

Он вздыхал отчаянно и с болью. Да, без оружия как без рук…

— Не печалься, Павло, лишь бы голова была на плечах, а оружие найдется, — утешил

товарища Ткачик. И предложил: — В разведчики пойдешь? Я в группе Вовкодав, она, брат, такая

женщина, не каждый мужчина с ней сравнится.

— Не знаю, справлюсь ли… доверят ли…

— Доверят!

— Ну что ж… я готов… если бы только оружие… — растроганно лепетал Павло.

Спартак молча пошел в шалаш, где лежал его отец. Кивнул на оружие, которое стояло в

углу.

— Отец, можно винтовку?.. Эту, которую вы принесли?

— А зачем?

— Друг вернулся… с пустыми руками… без карабина, потерял.

— А если и винтовку потеряет?

— Н-нет…

— Ну-ну…

В руках у Павла оказалась новенькая винтовка, с которой отец Спартака нес службу на

границе. Он порывисто обнял за плечи Спартака, потом осмотрел оружие, поиграл затвором,

вынул патроны, снова старательно загнал их в магазин… Он не скрывал своей радости.

— Жаль, патронов маловато, — сказал Спартак.

— Ничего!.. — ответил Рысак. — На первый раз хватит… А там посмотрим… развернемся…

Солнце уже клонилось к закату, сквозь облака чуть пробивались скупые, холодные лучи,

играли на верхушках высоких деревьев, как далекие вспышки угасающего костра, исчезали в

хмурых сумерках недалекой ночи…

Товарищи возвращались со строительства нового лагеря. Павло вдруг похолодел, ему

показалось, что на окрик часового ответили на чужом языке, на том, к которому он хотел и никак

не мог привыкнуть. Он напряженно ждал появления того, кто откликнулся.

И он появился. Немец, один из тех, кто служил в команде Кальта, и Рысак сразу же понял:

это тот самый Ганс, который бесследно исчез из Калинова и о судьбе которого было высказано

столько догадок. И еще: не пленником проживал в партизанской семье Ганс.

И сразу перед глазами встало то роковое утро, когда он, Павло, водил команду Кальта на

партизанские базы. Этот самый Ганс сидел напротив него. Павлу запомнились его белесые

волосы, непокорно выползавшие из-под пилотки, серые полудетские глаза, тонкая жилистая

шея. Сомневаться не приходилось, это был он, Ганс, живой и невредимый; он-то и разоблачит

Павла…

Решение возникло вмиг. Взвесив все, Павло Рысак почувствовал, что в его распоряжении

только один шанс из тысячи, незаметно отодвинув предохранитель, крикнул:

— Фашист! Гадюка! — и прыгнул навстречу Гансу.

Ганс на миг растерялся, остановился, словно наткнулся на невидимую преграду, широко

раскрытыми глазами смотрел на Рысака, видно, узнал его, прокричал что-то Ткачику.

Выстрел прозвучал резко и сильно. Звук от него взметнулся в небо, затем покатился эхом во

все стороны леса, перепрыгивал от дерева к дереву, тянулся от поляны к поляне, от опушки к

опушке, через дремлющие поля, полетел к притихшим селам, к Калинову…

XXXV

Чуть рассеивалась предутренняя мгла, Гаврило уже был на ногах, тихо шлепал по хате,

спешил во двор.