Красная Страна

Но он знал, что это так. Каким бы быстрым, сильным, ужасным ты себя не сделал, всегда найдется кто-то быстрее, сильнее, ужаснее; и чем больше дерешься, тем быстрее его встретишь. Никто не ускользает от Великого Уравнителя вечно, и теперь Глама Голден почувствовал, что пот на нем стал холодным, и огонь внутри погас, оставив только пепел.

И он знал, что это на самом деле будет его последний бой.

— Так охуенно нечестно, — бормотал Кантлисс про себя.

Все эти усилия, потраченные на то, чтобы дотащить этих хнычущих надоед через Далекую Страну, весь риск, чтобы привести их к Людям Дракона, каждая отплаченная монета, и еще сверху, и что в благодарность? Лишь бесконечное нытье Папы Ринга и кроме того очередное дерьмовое задание. Как бы усердно он ни работал, все никогда не шло, как он хотел.

— Нельзя просто, чтоб все было по-честному, — бросил он в никуда, и от этих слов его лицо заболело; он осторожно потрогал царапины, и от этого заболела рука, и он горько подумал о тупоголовой глупости женщин.

— После всего, что я сделал для этой шлюхи…

Этот идиот Варп притворялся что читает, когда Кантлисс зашел за угол.

— Вставай идиот! — Женщина все еще была в клетке, все еще связанная и беспомощная, но она наблюдала за ним так, что разозлила его еще больше; спокойная и твердая, словно у нее на уме что-то кроме страха. Словно у нее был план, и он был его частью. — На что, по-твоему, ты уставилась, сука? — бросил он.

Она сказала чисто и холодно:

— На ебаного труса.

Он замер, моргая, с трудом веря поначалу. Даже эта тощая штучка презирает его? Даже она, которая должна хныкать о пощаде? Если не можешь добиться уважения женщины, связав ее и избив, как, блядь, ты его получишь?

— Чего? — прошептал он, холодея.

Она наклонилась вперед, не отводя насмешливых глаз, скривила губу, прижала язык к щели между зубами и с толчком головы плюнула через всю клетку и через прутья, попав прямо на новую рубашку Кантлисса.

— Пизда трусливая, — сказала она.

Одно дело выслушивать Папу Ринга. Это было другое.

— Открой эту клетку! — взревел он, задыхаясь от ярости.

— Щас. — Варп возился с его кольцом ключей, пытаясь найти нужный. Там их было только три. Кантлисс вырвал его из его руки, воткнул ключ в замок и отпер ворота, край стукнул о стену, и лязгнул об нее.

— Я преподам тебе охуенный урок! — крикнул он, но женщина наблюдала за ним спокойно, зубы обнажены и дыхание такое тяжелое, что он мог видеть пятна слюны на ее губах. Он схватил ее за шиворот, наполовину поднял; швы начали рваться, и он сжал другой рукой ее челюсть, сокрушая пальцами ее рот, словно хотел снять мякоть с лица, и…

Мука пронзила его бедро, и он взвизгнул. Еще удар, и его нога обмякла, так что он доковылял до стены.

— Чего ты… — сказал Варп, Кантлисс услышал звуки драки и ворчание, и повернулся, лишь стоя на ногах из-за боли прямо в паху.

Варп был напротив клетки, лицо изображало глупое удивление, женщина держала его одной рукой и била в живот другой. С каждым ударом она брызгала слюной и он, покосившись, булькал; и Кантлисс увидел, что у нее есть нож, струйки крови лились с него и брызгали на пол, когда она его ударяла. Кантлисс понял, что она и его ударила, и застонал, возмущенный болью и несправедливостью этого, сделал один прыгающий шаг и бросился на нее, поймал ее за спину, и они упали через дверь клетки и обрушились на грязный пол снаружи; нож откатился.

Она была скользкая, как форель, выскользнула наверх и дважды сильно его ударила в челюсть, стукнув головой об пол, прежде чем он понял, где он. Она бросилась за ножом, но он поймал ее за рубашку, подтащил обратно, рваная штука разорвалась наполовину, и они оба поползли по грязному полу к столу, рыча и плюясь. Она снова его ударила, но попала лишь по макушке черепа, а он вцепился в ее волосы и потащил ее голову вбок. Она завизжала и замолотила кулаками, но теперь он держал ее, и впечатал ее голову в ножку стола, и еще раз, и она обмякла достаточно надолго, чтобы он мог подмять ее под себя, охая, когда опирался на раненую ногу, всю влажную и теплую от текущей крови.

Он слышал ее хрипящее дыхание, когда они сплелись и растянулись, и она встала на колени перед ним, но он навалился на нее, и наконец достал предплечьем ее шею и начал давить, перемещая тело и протягивая руку, дотянулся пальцами, собирая их на ноже; он хихикнул, когда его пальцы сомкнулась на нем, потому что знал, что победил.

— А феперь мы бляфь посмофрим, — прошипел он, немного шепелявя, с разбитыми и распухшими губами; он поднял лезвие так, чтобы она на него посмотрела, ее лицо порозовело от недостатка кислорода, окровавленные волосы прилипли к нему, ее выпученные глаза следили за острием; она задергалась под его рукой, все слабее и слабее, и он поднял нож высоко, сделал пару обманных ударов, чтобы посмеяться над ней, наслаждаясь, как ее лицо кривилось каждый раз. — Феперь мы посмофрим! — Он поднял его еще выше, чтобы ударить по-настоящему.