Красная стрела. 85 лет легенде

В избушке на курьих ножках в Белых Столбах, не считая пригородных электричек, мы выдумали и записали будущий фильм, дали ему название “Обыкновенный фашизм”, которое укоренится в языке, и после долгих прикидок выбрали киностудию “Мосфильм”, а в качестве режиссера – Михаила Ильича Ромма (без особых, впрочем, надежд).

Не раз и не два я пыталась восстановить в статьях пунктир случайностей и совпадений, которые сделали возможным появление картины, постучавшейся, хоть и с черного хода, в самосознание общества. Видно, время ее пришло, и случайности исправно цеплялись друг за друга. В частности, Михаил Ильич: а) произнес несанкционированную речь об антисемитизме и стал персоной non grata, б) американцы некстати хотели пригласить его в совместный фильм, в) у него не получался сценарий “Ночь размышлений”, аванс за который был уже проеден. По всем этим обстоятельствам М. И. согласился потратить месяца три на документальный монтажный фильм – на него, впрочем, уйдет два года бесперебойных трудов.

Соглашаясь, Ромм сердобольно предупредил нас (цитирую по своей давнишней статье): “Понимаете ли вы, что если фильм не получится, то виноваты будете вы, критики, втянувшие Ромма в авантюру, а если получится, то это будет фильм Ромма, а вы останетесь ни при чем?” Мы поняли. Согласились, но, как показало дальнейшее, не осознали. В нас продолжало бушевать самосознание критической вольницы и паритетности авторских прав. Меж тем диктатура режиссера в советском кино была тем больше, чем меньше он был свободен от опеки свыше.

К счастью, всё пошло по второму сценарию, и мы с Юрой и по сей день “ни при чем”, даже без патента на “резонансное” название. Зато успех фильма, ставшего главным в биографии режиссера, превзошел ожидания.

Сценарий мы вместе с Роммом переделали, и от моих любимых монстров немецкого экрана пришлось отказаться в пользу безразмерной хроники.

Но на этот раз я хочу вспомнить не о фильме, а о Госфильмофонде, который послужил ему роддомом, колыбелью, “закрытым распределителем”, базой данных и еще бог знает чем, без чего он просто не мог бы состояться.

Здесь надо напомнить, что залежи Wochenschau[12] и прочих сокровищ, которые нам предстояло взрыхлить, были оборотной стороной той же самой автаркии, которая отрезала нас от мирового кино. Страна вела существование “вне закона” (об авторских правах). Переводили, кого хотели, платили, кому желали. Только в 1976 году СССР вступит в Женевскую конвенцию и эта лафа кончится. Впрочем, киноархив министерства Геббельса, который хранился тогда в Белых Столбах, еще мог считаться военным трофеем (позже его вернут в ГДР).

Кроме обычной порции еженедельных выпусков хроники и ежегодных “Эхо родины”, наша группа просматривала весь корпус “док.”, хранившийся в архиве, плюс “обочина”: например, так называемые культурфильмы, что соответствовало нашей “научпопе”, и даже срезки с хроники, педантично сохраненные фильмотекой. Всё это надо было выискивать по описям архива и выписывать, так что мне приходилось периодически выступать в роли чрезвычайного и полномочного посла съемочной группы при державе Белых Столбов. У Юры была на руках диссертация, а я была безработная плюс могла худо-бедно ориентироваться в материале. Наташа Егорова, которая вдоль и поперек знала игровой фонд, помогала мне советами, а вместе с Валей мы гадали на кофейной гуще скупо аннотированного каталога культурфильмов, перебирая названия: “Вечный лес”? “Необходимость моторизации”? “Книга немцев”? Иногда попадались “изюминки” – например, цензурные срезки с хроники оккупации Украины: солдаты на отдыхе гоняются за курами или лепят бабу из песка. Или целый фильм: изготовление уникального экземпляра “Mein Kampf[13]. Или кривляния Муссолини на экране. Все эти кадры украсят фильм.

Наверное, по призванию я архивная крыса, потому что мне всегда доставляло удовольствие рыться в описях, копаться в увядших бумагах или проглядывать жухлые кадры в ожидании сюрприза. По этой же, наверное, причине, а также чтобы держать в узде лавину материала, я завела картотеку: расписывала и хронометрировала сюжеты киножурналов и культурфильмы. Отправляясь в ГФФ, я всегда клала ее в сумку и тащила с собой. Однажды в местном сельмаге, по дороге на станцию, я отоварилась десятком яиц…

…Сегодняшнему человеку – даже мне самой – трудно представить, что покупали мы не тогда, не там и не то, что надо, а то, что удастся. Шмотками кинематографисты обзаводились в Болшево, а продуктами – где повезет. В сельмаге яйца оказались без очереди, как же было их не “схватить”?

…Но, спускаясь с обледенелого взгорка к платформе, я грохнулась – можно представить, во что превратилась моя драгоценная картотека в яичнице из десятка яиц! Сколько я ни пыталась разлепить карточки и высушить – все было втуне. Я долго не могла выбросить дорогого “покойника”, и засохшая картотека хранилась у меня в ящике секретера, как урна с любимым прахом. Возобновить ее было невозможно, а продолжать бессмысленно.