Красная стрела. 85 лет легенде

– Сын, дочь, – Вадим звякнул кольцом по подстаканнику. – Взрослые почти. Я-то уже матерый, тридцать шесть. Но по мне: все только начинается! Или старый я дед, а? Твой какой приговор? – он обращался к Лене, шевеля крутой приподнятой бровью.

– Молодой, конечно, – сказала она, прожевывая шоколад.

Пронеслась очередная платформа с туманными, как в пене, направленными на поезд лицами, среди которых Женя, кажется, углядел что-то, заставившее его заморгать:

– Едем, рай кругом, природа, солнце… Выйдешь – быстро огребешь. У нас в Кирове тишина, и то – бывало, гуляешь по городу, тут к тебе мелюзган: “Ты с какого района?” – “Тебе какое дело!”, а за ним повыше подходят. Прическа у меня, – он встряхнул светло-русым каре. – От Москвы отъедешь – сразу огребешь.

– Часто огребал? – спросил Вадим поощрительно.

– Не, я карате занимаюсь. В Москве, в Сокольниках. Говорят, скоро его запретят. Карате страшнее пистолета. Сейчас по Союзу много случаев, когда приемами на тот свет отправляют.

– А ты знаешь приемы? – Лена подалась к нему с интересом.

– А покажешь? – перебил Вадим, как бы поддразнивая.

– Лучше не надо…

– Ладно, не пугай. Я пуганый.

Выпили третий раз и увлеченно заговорили о драках, видимо, чтобы при бабе не говорить о бабах.

Они сыпали историями, соревнуясь, будто бы угодив в азартную игру, и все время посматривали на нее, то ли как на судью, то ли как на приз. Она тоже стала пить, уже не понарошку, глотками, смеясь звонко, все звонче и звонче, втягиваясь в игру, крутя темной головой (вчера постриглась, челочка прореженная, сквозная, с ветерком, в купе душно, но челка с ветерком), даря блестящие темные глаза одному и второму

– Мой знакомый по Ленинграду шел, – задорно сообщил Женя. – Прохожего просит: “Дай прикурить!” Тот ему в морду хрясь: “А пожалуйста?” Вроде ужасно, но вежливость тоже нужна.

Вадим усмешкой подавил зевок:

– Я бы его этими сигаретами накормил. Я когда служил, один боец посылки у нас в каптерке крысил: сахар, колбасу… Курево внаглую воровал. Мы его поймали – папиросы жевать заставили.

Лена кокетливо повела головой:

– Он так умереть мог…

– Не всю пачку. Две, три цигарки он у нас съел.

– Жестоко! А я про цигарки вспомнил! – Женя сделал одинокий глоток. – У меня приятель Леха, глаз косой, каша во рту, зато на трубе молодцом играет. Идет он по улице у себя в Костроме, видит: цыган толстый курит. Леха к нему: “Цигаркой угостишь?” Тот не понял и на него – упал прямо, обхватил и душит… Ручищи здоровенные, как два удава. Хорошо, люди оттащили.

– И я не поняла.

– И я, – Вадим затарахтел кашлем и присосался к чаю.

– Цыгану послышалось. Вместо цигарки – цыганка. Я говорю: Леха, сходи к логопеду, твоя непонятная речь чуть к трагедии не привела!

– Что-то все время твоих приятелей колотят… – Вадим нахмурился с ироничной тревогой, Лена залилась женским звонким хохотком, и, решив не отставать, малодушно зазвенели подстаканники.

– Тебя что, никогда не били? – Женя заполз на стол румяными, как его щеки, локтями. – Повезло…

– Бабуся в детстве крапивой стегала.

– А в армии?

Они дрались, решила Лена. Они дрались за ее внимание, стремились оба ее поразить и одолеть один другого. Химическая формула страсти: алкоголь, двое мужчин, одна женщина, замкнутое пространство, и, может быть, тряска, и духота, и май…

– В армии нормально было, – сказал Вадим значительно. – В армии вообще нормально. Мелочи бывали… В армии все на пользу… Я в Туве служил, мотострелковая дивизия. Вот кругом – да, было лихо. Если вдруг война – тувинцы первые к американцам перебегут. Я всегда с ними дрался, когда в увольнение ходил. Однажды ко мне трое пристали, пьяные: “Давай деньги!”, я говорю: “Даю!”, двоих столкнул лбами, аж треск пошел, третий побежал, а я его догнал – камнем. Поднял камень с дороги, швырнул и попал ему точно в копчик. Он аж согнулся, на землю лег и пополз от меня. По-пластунски. С ними только так… Мне на днях из Кызыла письмо прислали: первого мая там кошмар был. Шесть трупов. Может, больше. – Уже не сдерживаясь, он основательно закашлялся в гладкий, похожий на снежок кулак.

– Да ладно… – Лена смотрела на его кулак с теплотой, словно желала растопить.

– Парк в Кызыле, танцплощадка крошечная, – махнул рукой, так и быть: расскажу. – Народ танцевал, русские, в городе почти все русские, кто-то на площадку дымовую шашку бросил.

И со всех сторон налетели. С ножами на площадку, и резали. Площадка огороженная, наши в ней прыгали, как звери в клетке. Выбегали, защищались чем могли. Против ножей-то. У скамеек ножки были вырваны, по всему парку трава кровавая… Есть информация, – он понизил голос, – это латыши тувинцев настроили.

– Латыши? – переспросила Лена завороженно, как будто маленькой слушает страшную сказку.