И вот раннее майское утро. Время движется к пролетью. День обещает быть солнечным и звонким, как это обычно бывает на исходе весны. На заполонивших садовую луговину полураскрытых одуванчиках, на ещё молодой, нежной и не достигшей полного роста яблоневой листве возлежат перламутровые жемчужины росы. Высвободившееся из лозняков солнышко перемахивает через лощину и брызжет, кропит своими лучами наш Мишечкин бугор. Прокравшийся было на ночь из бора поближе к человеческому жилью туман, как самый последний трусливый зайчишка, от дерева к дереву, от куста к кусту кидается наутёк! Да кубарем, да закрайками, да ручьями, болотцами! Нырь в боровые гущобины – и следа от него не видать. Пойдёшь нарочно искать, разве что в какой-нибудь непролазной темени лапку или хвостик от него обнаружишь. А в саду яблони не шелохнутся. Каждая веточка усеяна бутонами или уже раскрывшимися цветками. Тишь такая, что, кажется, отчётливо слышишь: словно кто-то невидимый отрывает лоскутки шёлка, то там, то тут пускаются в полёт белые, нежно-сиреневые, розовые, густо-малиновые яблоневые лепестки. И вдоль всего сада только в ими уловимых тончайших дуновениях утреннего ветерка кружатся, роятся то эфемерными мотыльками, то сказочными, неземными эльфами.
Пройдёт немного времени, и как только солнышко, пронырнув своими вездесущими язычками сквозь кроны, слизнёт с цветов и трав росу, в неслышимый полёт лепестков вживится, взундится, вжужжится всё нарастающий гул изголодавшихся за зиму пчёл. Разве смогут они усидеть в своих колодинах, когда повсюду такой аромат и такая вкуснотища?! Но пока, на восходе солнца, пчёлы досматривают свои медовые сны, а сад всё ещё зачарован тишиной. И в душе при виде его разливаются покой и отрада. И, словно яблоневый цвет, девственно–чистые и светлые зарождаются помыслы, и точно такое же настроение налаживается на весь предстоящий день. Только бы не объявились внезапно морозы, не сгубили бы ненароком яблоневый цвет, а значит, и будущий урожай. Чтобы этого не случилось, лишь захолодает, обычно ночами, разжигаем на поляне посередь сада костёр. Пригашая пламя сосновым лапником, окуриваем тёплым дымом, спасаем от заморозков свои цветущие яблони, их божественную красу.
Татьяна Творожкова
Первая любовь
Утром позвонила подруга Галя и попросила приехать к ней часика в три. А я хотела в гипермаркет за продуктами… и вообще ещё куча дел:
– Галь, а давай завтра. Сегодня никак.
– Выкрутись как-нибудь. Ты мне нужна сегодня.
– И, конечно, не скажешь зачем.
– Ты же знаешь мою слабость к сюрпризам.
– Я как всегда иду на поводу у твоей слабости. Хорошо. Жди к трём.
В Ашан я всё-таки съездила. Заодно купила любимый Галин торт, бутылку итальянского вина и в три часа дня звонила в дверь её квартиры в Нагатино. Подруга открыла дверь. Встретила меня радостной улыбкой и повела на кухню. Смотрю, за столом сидит полный мужчина. Поздоровалась, а Галя и говорит:
– Вас что – знакомить? Или присмотритесь друг к другу?
– Георгий! Полвека прошло!
– Пятьдесят два года.
Галя ставила на стол бесчисленные тарелки, болтала оживлённо:
– В парке встретились… Шёл со скандинавскими палками. Угадай, кто кого узнал! Ну, конечно, я его! Мойте руки и за стол – такой повод напиться!
Воспоминаниям нет конца. Шампанское выпили, вино выпили, а тосты остались ещё на чай. Потом мы с Жорой бродили по улицам, зашли в Коломенский парк, подошли к реке. Уже всё друг про друга знали. Дети. Внуки. Его жена – моя школьная подруга. Я давно в разводе. Что за странное ощущение времени! Полувековой сон и пробуждение. Что за странное желание гулять, гулять и больше никогда не расставаться! Это кричит молчание, это кричат сердца. Оказалось, что он тоже пишет стихи и помнит их наизусть. Оказалось, что мы друг друга никогда и не забывали. Он нежно жал мне руку, но пора… Дошли до метро. На его жаркие слова я прикрыла ему рот рукой. Сказка окончилась. Галя потом долго отчитывала меня по телефону и называла дурой, потому что я запретила ей дать Георгию номер моего телефона. Долго потом преследовала меня сладкая истома, но предать подругу юности я не смогла.
Евгения Сафонова