«Ты у меня ассоциируешься со словом «условно». Поэтому вся моя жизнь условна. И ещё, я видела простыни на доме, они свисали с подоконника, и голубой свет из окна ниже освещал эти простыни. Они колыхались на ветру. Это тоже было очень похоже на тебя. Моя подруга влюбилась в мужчину старше неё, в кого-то из преподавателей. Ей хотелось помогать ему во всём так, чтобы он не знал. Когда он болел, она приносила ему мёд с запиской: «…выздоравливайте, пожалуйста!» и оставляла под дверью. Как-то она привезла ему еловую веточку из тех мест, где он родился, и тоже подсунула под дверь. А однажды она пришла и сказала: «Я хочу родить Надежду…» (и отчество, произведенное от имени преподавателя). Я поняла, что любовь женщины претенциозна. Поэтому тебе нужно в кратчайшие сроки от меня избавиться!»
Бог сказал: люби его. Бог ему меня любить не разрешил. А мне сказал: люби, люби… А ему нельзя… потому что, он хочет быть во всём свободным. Это его выбор, а Бог не понял. Он же такой, всё понимает буквально. Вот и всё.
Господи, знаешь… так хочется увидеть его… знаешь, как… Чтобы он первый меня увидел… Чтобы я не знала, и я была бы непременно очень красива, а он уставший… морально выжатый, лимонный, но довольный и немножечко счастливый, исключительно счастливый. Чтобы он наблюдал мои движения и произносил, цедил сквозь зубы: ДВИЖЕНИЯ… всё это лишь движения…
Я люблю тебя вне времени и пространства… всегда. А его конструктивно, его как по замыслу, на данный момент. Поэтому за него я замуж выйду… а ты, а ты уже давно женат…
Не уезжай
Сам сказал первый «не уезжай» и уехал. Я собиралась всего лишь домой на выходные. Встретились в коридоре, такой радостный: «Айда курить!?»
Я крикнула:
– Щас, вещи возьму.
– С вещами курить?! Однако. Домой уезжаешь?
– Ага, – кивнула и взвалила на спину рюкзак.
– Навсегда уезжаешь?!
– А ты хотел бы, чтоб навсегда?
– Не-е-ет. Тогда я буду скучать. А я не люблю.
– Не любишь?!
– Не люблю скучать!
Курим. Говорит, что хочет стать монахом, чтобы быть одному и отгородиться от людского зла. Думаю: «Скучать будет, по любому». Уехала.
Вернулась и узнала, что сам уехал и навсегда. Всё из-за неё. Из-за любви. И я курю одна и думаю, как будто предчувствуя ещё: «Не уезжай, не уезжай…»
«Я ломал стекло, как шоколад в руке…»
Город бедных. Ночные улицы. Фонари жёлтые, тусклые… И всего единственный магазин «Продукты», даже без какого-либо закрученного названия. Я пошла в этот магазин, голодная, без денег, понимая, что с их-то системой безопасности, максимально, на что я могу рассчитывать – это понюхать еду. Но я пошла.
За турникетами возле двери стоял мальчик, лет, наверное, шести… В белой куртке, тоненькой такой, вовсе не по погоде одетый. Стоял, щупленький, точно голодный, но сильный, это я сразу почувствовала: взгляд сильного человека. Пока консультант говорила мне что-то «важное», я взяла с прилавка шоколадку и передала её мальчику, с другой стороны, чтобы не через турникет. Сказала ему: «Возьми, подержи, пожалуйста, мне, как и тебе, есть очень хочется…» Мальчик смекнул что к чему и скрылся в дверях.
Я вышла на улицу и ощутила большую разницу между свежим воздухом здесь и духотой в магазине. Я бродила, бродила, искала этого мальчика. Смотрела на окна домов – все они были настежь распахнуты. Поднимался ветер. Белые простыни шевелились как живые птицы, будто хотели улететь, но невозможно – непрерывно что-то удерживает. Я уже не надеялась, когда увидела его – он шёл навстречу, а в руках нетронутая шоколадка. И так хотелось со всеми поделиться, со всеми-всеми… и ему тоже этого хотелось…
Просящие
Приехала в Петербург. Из вагона вышла, и сразу мне цветы дети какие-то вручили, цветы странные, будто из горшка выдранные, корневая система свисает, землёй сухой отдаёт. А вечер уже. Темно. Пошли с друзьями в кафешку, где сплошное кофе разных сортов и даже цветов. Всё время пила белое. Разговаривали о чём-то свежем, но не интересно мне было, скучно. Болталась всё туда-сюда…
Под вечер все разошлись, а я одна осталась и понимаю, что деньги-то, все истрачены, рублей двести едва наскребу, и билет обратный не купить…
А после полуночи, как оказалось, в этой кафешке все просящие собираются, будто отряд у них – на всех футболки одинаковые, чёрные с белой запятой, мол, не проходите мимо. Стоят они разные: кто на костылях, кто с гипсом, у кого глаз перевязан, у кого кожа сморщенная, все убогость демонстрируют, на жалость давят. Подбегает ко мне парнишка, лет двадцати, коренастый, и «денюжку» просит. Я говорю, что деньги у меня в сумке, сумка на втором этаже. Он любезно соглашается проводить меня до сумки. Идём мы с ним и я спрашиваю:
– Почему ты попрошайничаешь?
Он отвечает:
– У меня шрам видишь, у виска кожа сморщенная, да и слышу я плоховато…
– Удивил… у меня зрение плохое, а одно ухо вообще практически не слышит, но я же не иду попрошайничать… Работать бы пошёл…
– А вот я и устроился… – потупив взгляд ответил парнишка…
Дошли мы с ним до моей сумки, достаю тридцать рублей: