Красная строка. Коллективный сборник №2

– Больше дать не могу, у самой претензии к деньгам… давите вы на жалость людей… нашли способ. СМИ давит, вы давите, государство давит, что ж вы… сигарет нет?

Он достал дорогую пачку сигар и угостил меня одной. Мы сидели в пустом кафе и курили, потом он подошёл и начал целовать меня в шею, я вырывалась: «Что ты, что ты… творишь…» Но силы его совсем несоизмеримы с моими, повалил на пол и всё целовал… Внутри меня борются приятность от его прикосновений и мерзость поступка… Вырвалась. Сели по разным углам, а тут и официантка пришла… мы курили, молчали… Потом он встал и вышел…

Я и не помню, как стемнело, как я брела уже вдоль Невы… Села на камень. Задумалась. Ветер такой скользкий, во все трещинки западает и свистит там. Нева спокойна, облака невофобию развевают. Мысли договориться никак не могут. Смотрю на реку, никак от всего отрешиться не получается, и вдруг воды раздвигаются: покойник всплывает.

E-mail

Ты в моих книгах, в чернилах, в карандаше, в тетрадях, в полу, в окне, в моих пальцах, в утреннем и вечернем кофе, которое льётся из моих рук, в лампах, которые зажигают, ты в моих сигаретах, в клавиатуре, в зажигалках, во всех движениях, в словах… Ты в каждом моём слове… И даже когда я вспоминаю какой-то там фильм и цитату про птиц, которые прорывались сквозь занавески и умирали в комнате, я вижу небо. Такое синее. Очень синее. Я любуюсь, и я не могу не говорить. Живые слова, непроизносимые как цветы, и Петербург, прохладный, как что-то новое. И ветер, утверждающий, что он дует мне в лицо, на самом деле не касается даже носа. Во мне теплота, а в пачке сигарет пустота. Мне бы хотелось, чтобы мне вернули несколько минут, которых я на самом деле не теряла.

Майское расставание

Майское расставание. Погода радуется. Дождь не намечается. Четыре остановки пешком прошла. Как бы в троллейбусе ехала с такой-то физиономией. Тушь размазалась. По радио только: пш-пш-пш… Никак волну поймать не можешь. Круче музыки в ушах слова каменеют: «Я другую полюбил. Я другую полюбил. Я другую полюбил…»

И смех чей-то задорный запомнился. Женский. Тем больнее.

И ещё такое ледяное: «Ну, я пошёл. Спасибо».

Разве такое говорят при расставании: «Спасибо»!?

Думаю: «Всего хуже сейчас, что сигареты закончились».

Надо уходить…

Сидя на латыни, слушая то, во что не хочется вслушиваться, когда за окном зелёная трава после дождя и памятник Герцена стоит спиной, шепчу: «Повернись, повернись, неудобно, что я к тебе тоже спиной».

Меня перебивают: «В чём отличие дифтонгов от диграфов?»

– Буквы переставлены, «о» меняется на «а».

Сегодня стекло выпало из входной двери Лита. Радуюсь почему-то. Без Ашутбанапала мир не закачается. Даже для литератора.

«Надо отсюда уходить! Надо отсюда уходить!»

И ещё написать письмо в никуда, чтоб внесли поправки в систему образования.

Бессонница

…Всё начинается после окончательного захода солнца – по ночам, когда дела перестают занимать и нужно спать. Нужно и хочется, а невозможно. Засыпаешь под утро, часов в пять и снится что-то запоминающееся, что потом рассказываешь друзьям, а они удивляются: это определённо что-то значит, у тебя ничего просто так не бывает. Утром идёшь сразу в курилку наносить удар своим лёгким и сердцу (ментол нынче в «моде»). Хорошо, когда есть кофе. Хотя, плохо, конечно. Кофе и сигареты натощак – на завтрак – какая жестокость для самой себя. «Завтракаешь» в курилке и чувствуешь, как болит каждый орган и трудно представить, как это можно чувствовать каждый отдельный орган. Размышляешь: «Как же их много, и о каждом надо заботиться, любить». Хотя, не зацикливаешься на этом. Пытаешься убедить саму себя, что органы болят от невероятной влюблённости, которую совесть не позволяет назвать «любовь», потому что «любовь» – это серьёзно. И об этом не говорят вслух, вот мы и молчим… Молчим, когда видим друг друга раз в полгода или позже. Нет, раньше мы разговаривали, а теперь, когда поняли – молчим…

Заглушая боль

– Привет…или лучше: привет. Лучше: Здравствуй…те…ТЕ!

– Привет.

– Я ухожу уже… здесь же так холодно, аж рыбы бьются об лёд… много всего холодного, как в Антарктиде и, скорее всего, хуже.

– Кровь сдавала?

– Так и знала, что спросишь про что-нибудь красное… (она кивала и садилась на стул)… никакой корысти, анонимно как-то не получилось.

– …

– Смотри же, в окнах ДЕТИ! – она кричала и была ужасно рада.

– Ты хотела уходить…

– И часто не получалось, но это уже потом… Сначала всё-таки уходила, и оказывалось, шла по кругу....

– По кругу, наверное, считала…

– Да… 33 раза. Потому что 13 и 06 и 1 и опять 3 и десять лет разницы и сумма Христа вышла, как-то само собой…

– Зачем бритвой на коже рисовала?

– А, заметил… Спрятать не успела (она спустила рукав свитера, закрывая запястье шерстью). Это очень точно… видишь ли… физическую боль легче переносить… а по мне так вообще приятно, если конечно, не совсем необратимые движения… так по малости…

– Жаль…

– Самое ненужное слово… выкинь его.

– (Ж)жен…а(я)…

(она так и не поняла, не расслышала, как он к ней обратился… женщина ушла)

Виктория Чикарнеева

Сонины 16 лет