Она отдавалась жадно. Боже мой, можно ли жадно отдаваться! Нет, она не отдавалась, она брала, алчно и неистово, не давая ни на миг остынуть моим желаниям. Мы были одной гигантской волной необозримого океана, океана любовной страсти, которая, докатившись до берега, растаяла, оставив после себя опустошение в душе. Ночь пролетела, как один миг. Я был и счастлив, и потерян. Я не знал, что так бывает. Неужели все мои мытарства, все волнения и страхи были для меня лишь испытанием на единственном пути к этому мигу любви, пику жизни!
Северянка выпорхнула из моей комнаты за несколько минут до того, как в дверь постучался Коля. Мы наспех умылись, а перекусывать решили уже в машине. И не ошиблись. Когда мы попытались выехать из посёлка на дорогу, нам не удалось преодолеть наледи, образованной сочащимся из сопки ручьём. Как мы ни старались, колёсам не удавалось зацепиться за мокрый лёд, а с разбегу в горку влезть не получалось из-за тяжёлого груза. Машина, одолев чуть больше половины наледи, неуклонно съезжала вбок. Легковые машины и порожние грузовики достаточно легко проскакивали гиблое для нас место и уходили по засугробленной дороге, не в состоянии нам помочь. Было совершенно ясно, что на буксир нас ни одна из проходивших машин взять не может. Мы были в растерянности. Но тут нас нагнал трёхосный тягач со шнековым снегоуборщиком. За две литровки спирта «Ройял», оставленных мной на всякий случай от привезённой из Москвы партии, тягач легко перетащил машину через наледи.
Я крикнул ребятам из тягача:
– Мужики! У нас ещё две литрухи остались. Может, до Мурманска нас на прицепе дотянете?
– Тут и ящиком не обойдётесь, – рассмеялись те в ответ.
Шнек бойко двинулся по дороге, довольно быстро её расчищая: вблизи сопок снег лежал на дороге неравномерно. Но как только сопки кончились, показалась «пробка» из обогнавших нас машин, первая из которых безнадёжно завязла в сугробе.
Шнеку пришлось, прижимаясь к левой обочине, чтобы не задеть застрявшие машины, медленно пробираться к голове кавалькады. Обогнав нетерпеливую команду, он взял первую машину на буксир и проволок её сквозь сугроб. Когда водитель легковушки смахнул с капота и лобового стекла горы снега, по расчищенному первой машиной месту, повеселев, устремились остальные. Но, как только снежные завалы кончились, легковушки обогнали тягач и рванули по тундре. Примерно минут через десять основная группа машин во главе со шнеком догнала беглецов, и история повторилась. Снова, теряя драгоценное для всех время, тягач с орущими благим матом в адрес неразумных водителей парнями медленно обходил их левой обочиной, снова брал на буксир первого, после чего возвращался в рабочий режим.
Всё бы – ничего, но эта ситуация повторилась шесть или семь раз! Не менее полутора часов были бездарно потеряны каждым. Только к вечеру группа добралась до Мурманска. В Москву мы вынуждены были выдвинуться в ночь.
Нелёгким и долгим было моё первое и, как оказалось, единственное путешествие в тундру. Но зато я на всю жизнь нагляделся на незыблемые хрустальные травины, лучисто переливающиеся над голым радужным настом бескрайней снежной пустыни, по которой не знающий препятствий ветер, поющий тоньше свирели, быстрыми полосами несёт колючую зловещую снежную позёмку. Да можно ли на такое наглядеться! И если бы представилась возможность, я с радостью снова прошёл бы по рискованному пути нежданных приключений.
Прав, тысячу раз прав Пушкин. Есть упоение в бою!
Таня Мороз
Стеша
Василий, высунув голову в приемное окно, прокашлялся и сплюнул в песок. Поморщившись, обтер губы о край растянутой майки. Солнце, стоявшее в зените, нещадно палило, разогнав оставшихся местных жителей по избам. Пустынная улица, вихляя, уходила вдаль, упиралась в кособокое здание бывшего сельпо. Приколоченный поверх старой вывески новый щит гласил: УНИВЕРМАГ. Красные, жирно написанные буквы Василий отчетливо видел и без очков. Отчего-то именно это новомодное название его особенно раздражало.
Он неожиданно вздрогнул, заметив еле заметное шевеление, скосил глаза. Из-под самодельной скамейки на три доски, прижав брюхо к земле, выполз облезлый пес. Почесал обшарпанную, черную спину об деревянный угол, сонно потянулся, уперев передние лапы в землю.
– Тьфу на тебя, нечистая сила! Приблуда! Напугал так напугал! – Протяжно выдохнув, Василий втянул голову обратно в мастерскую. Табурет под его тщедушным телом жалостливо скрипнул, слегка качнувшись вправо надломленной ножкой. Чай, заваренный Лёнькой и услужливо поставленный справа от его руки, уже поостыл, поверхность воды затянулась буроватой, несмываемой пленкой. Колодезная, ничего не скажешь! Хороша водица, только вот осадок дает, рыжеватый, прилипчивый. Василий сделал большой, жадный глоток…