Красная строка. Сборник 3

На песке перед его глазами стояли модные сандалии из хорошей дорогой кожи, крест-накрест перехватывающие узкие ступни и короткие пальцы. Сандалии, словно надсмехаясь над деревенской пылью, клубящейся по всей улице коромыслом, поблескивали золотистыми застёжками. Девица без тени улыбки вчитывалась в табличку с расписанием работы мастерской. Сверив время с наручными часами, она наконец сделала решительный шаг и наклонилась к распахнутому приемному окну.

– Можно забрать сапоги зимние? На сегодня назначено… Варвара Николаевна, свекровь моя, приносила. – Круглые, словно красные леденцы ногти, нервно выкручивали застежку пластикового кошелька.

Василий отставил кружку, протер вспотевший лоб видавшим виды клетчатым платком. Выждал минутную паузу, наблюдая как девица нервничает, наконец смилостивился и крикнул в полумрак мастерской:

– Лёнька, подай сапожки чёрные! Варвара Николаевна давеча приносила на набойки!

Произнося это, Василий оглаживал усы, торчащие седыми волосками в разные стороны. Они, жесткой проволокой освобождаясь от давления крепких пальцев, упруго выстреливали в прежнюю сторону. Глаза его, сохранившие молодость и азарт, алчно поблескивали, без тени смущения заглядывая в клеёнчатый кошель. Сложенные рядочками «сотенные» должны были вот-вот перекочевать в его карман. Он нервно сглотнул, заставив кадык на секунду прижаться к нижней челюсти, а потом гладким камешком вернуться к середине худой морщинистой шеи. Из глубины мастерской доносилась возня, но Лёнька не показывался.

Василий, с трудом оторвав взгляд от девичьих пальцев, глухо захлопнувших кошелек прям перед его носом, озабоченно обернулся.

– Лёнька!

– Дед Вась нет тут никаких сапог! – Лёнька, став на четвереньки, выставив тощий зад, обыскивал нижние полки, выгребая оттуда всякий хлам: вытертые подошвы, перетянутые бечёвкой, сложенные аккуратно одна к другой, гвоздики, клёпки, рассыпавшуюся коробку пластиковых набоек, голенища от изношенных кирзовых сапог. Пыль поднялась столбом, забиваясь мальчишке в нос и рот.

– Да не там лежат, не там! Лёнька, да пониже посмотри, пониже! Лёнька да что же ты за человек такой?! Человече али злодей?! Да что же ты, совсем одурел? В среду принесли сапожки модные, лаковые, на каблуках. Варвара Николаевна, старуха – та, что около рынка живёт. При тебе дело было! Сапоги – невестки ейной! Поди сюда, вот я тебя за кудри как следует потаскаю! Были сапоги иль нет?! Отвечай!

Рыжая голова с обсыпанным веснушками носом, высунулась в проём:

– Здравствуйте! – Лёнька виновато кивнул девушке, сжимающей клеёнчатый кошель.

– Дед Вась, сапоги были, но набойки вы сами делали. А куда потом убрали – не знаю!

Ярко накрашенные красной помадой губы недовольно сжались. Девушка, одернув цветастое платье, вновь открыла кошель, отодвинула «сотенные» и выудила квитанцию. Расправив загнутые уголки, поднесла квитанцию к приёмному квадратному окошку.

– Вот! Читайте! Моё дело – забрать и оплатить! Я, между прочим, шесть кварталов пешком прошла по жаре и пыли, – она облизнула красные губы. – Ищите получше. Сапоги дорогие, я их два раза только обула! Мне в них на учёбу всю зиму ходить!

Василий потянулся за квитанцией, высунув в окошко руку с растопыренными пальцами.

– Дай сюда, прочту!

Девушка улыбнулась, подняв бровь дугой.

– Нет, уж! Это документ. Я к участковому сейчас же пойду! Сапоги двадцать три тысячи стоят! Я на них месяц у мужа деньги выпрашивала, и Варвара Николаевна чуть меня поедом за них не съела!

Василий, растерянно покрутив головой, потянул Лёньку за рукав рубашки:

– Побудь тут за меня, развлеки барышню. Я сам поищу. – Закрыв за собой дверь, скрылся в мастерской.

В крошечной комнатке с трудом развернешься, а потерять тут что-либо – немыслимо! Бегло окинул взглядом небольшую швейную машинку, служившую ему много лет, станок для растяжки. Взгляд задержался на новенькой, с литым чёрным колесиком у края. «Минерва». Василий положил ладонь на прохладную поверхность. Дорога как подарок, да и что там говорить, по цене. Дети расстарались на юбилей – белобрысые, пухлощёкие сорванцы. Когда выросли? Когда успели? К себе зовут детки, в город. Но куда он отсюда – из своего дома? Единственный сапожник, считай, на селе. Людям он нужен.

Василий зажмурился и охнув, стараясь не вскрикнуть, прикусил кулак передними зубами. От солоноватого вкуса крови причмокнул, прижав язык к нёбу. Привалился к косяку двери, постарался дышать глубже, ровнее. Когда сердце прихватывало, он и вовсе не дышал, замирал, как есть, с выпученными глазами, а как попускало, так потихонечку-потихонечку и полной грудью начинал дышать. Он ещё раз оглядел мастерскую: «Да где же эти треклятые сапоги? Уму непостижимо! Чёрные, мягкой телячьей кожи, отделка новомодная, блестящая… Красота! Каблучищи, правда, как для коровы копыта. Тьфу!»