Красная строка

– Пашечка, мне нужно к подружке съездить. Ну, понимаешь… Проблемы у нее. Ну, Пашечка, ну, ты же такой хороший, ну, не злись. Я завтра вернусь к вечеру, ну или в понедельник утром. – И она сделала капризную гримаску, с которой утром клянчила телефон, оттянула нижнюю губку и сморщила носик.

– А вот когда приеду… – и она подмигнула ему так, что он совершенно очевидно понял ее намек и снова вспомнил и негу, и сладость, и пьянящую дрему, заключенные в ее теле, коже и запахе.

Пашка вздохнул тяжело и вышел из Ленкиной комнаты. На прощание она почему-то его не поцеловала.

В воскресенье она не приехала.

Зато приехал Миха. Он ввалился в комнату со всем своим гамом, помноженным на запах свежей деревенской травы, бани, заваренного веника, всего того великолепия, с которым он всегда возвращался от родителей, с шумом и свистом, покрытыми полировкой из четырех банок пива, выпитых в электричке.

– Пашка, брат! Маманя пирожков послала с капустой, с рисом. Погнали, пивка купим, или, может, водочки. На дискач еще успеем. Пашка, ты чо такой серьезный?

– Да, так… – Пашке действительно было хреново, но Михин шум растормошил его – «говорила же, может, в понедельник приедет, подождем…» – Давай вмажем! Водки!

Через полчаса после того, как они с Михой открыли «пузырь» и выпили по первой и через небольшой перерывчик по второй, Пашка проговорил набитым пирожками ртом, поднимая небрежно рюмку:

– Ну, давай, за любовь!

– Гы! – поддержал Миха, и подмигнул заговорщицки. – Давай! Снимем сегодня!

– Да не, я сегодня не буду. Короче, познакомился тут с одной, нормальная такая телка!

Миха заинтересованно оживился:

– На дискаче что ли? Чпокнул? – и он сделал выразительное движение руками, как будто ехал на лыжах и с усилием отталкивался палками.

– Да пошел ты! Давай выпьем!

Миха опрокинул рюмку в рот, понюхал кусок домашнего копченого сала на ломтике хлеба, закусил и пробежался взглядом по столу и подоконнику, рядом с которым стоял стол. Его взгляд зацепился за клочок бумажки – кассовый чек. Он поднял его и стриганул по строчкам глазами:

– Мобильник купил? Не фига себе, четырнадцать косарей. Покажь!

– Дай сюда, что хватаешь! – Пашка выхватил чек из Михиных пальцев.

– Ты что, уже подарки такие делаешь нехилые, – раскусил Пашкино раздражение Миха. – Что за телка-то хоть?

– Да так, из общаги. Из восемьсот двенадцатой.

– Ленка, что ли?

– Ага!

– Паша, ты дурак? – Миха выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу.

Потом вдруг расхохотался раскатисто и издевательски:

– Капец, Пашка! Она же шмара!

– Что?! – побагровел лицом Пашка

– То! Дает за деньги, по вызову ездит. Ты что, не знал?

Пашка почувствовал внутри себя огромное, тягучее, тяжеленное и горькое горе.

– Ну, Павлик, ты даешь! – пьяно ржал ему в лицо Миха. Он ржал совершенно искренне, ему действительно было нестерпимо весело. Но в смехе его сквозила жалость к Пашкиному «пападосу». И чем дольше он ржал, брызгая изо рта крошками еды, тем сильнее и острее болело внутри Пашки. Пашка смотрел на него, не моргая и не чувствуя брызг и крошек, летящих из Михиного рта. Наконец он поднялся со стула и коротко и зло погрузил свой правый кулак в смеющийся Михин рот.

* * *

Пашка сидел на поддоне, которым кран поднимал арматуру до четвертого этажа строящегося дома. Сидел и курил. Он затягивался дымом, смотрел в горизонт на разбухающую над городом майскую зелень, на небо, щурился от солнца и иногда посасывал ранки, оставленные Михиными зубами на костяшках пальцев правой руки. Рядом лежал сварочный аппарат и баллоны.

«Надо бы вентиль затянуть, подтравливает…» – потянул воздух носом Пашка.

Вчерашняя душевная боль затянулась, как ранки на руке, хотя еще навязчиво саднила: «Ну как же так? Да не, не может быть… А что спросишь? Почем за час? Эх, блин, жалко, что вчера с Михой так вышло… Спросить бы, откуда знает, вызывал, что ли? Так в одной общаге живем, давно бы пацаны рассказали. Черт, почему всегда так? Невезуха…»

Пашка представил Ленку, и почему-то не ее тело, а ее лицо и улыбку, волосы и мурлыкающий голос.

Майский ветерок посвежел, Пашка поежился – чуть раньше он скинул спецовку и сидел в одних штанах, никак позагорать уже можно. Бригада спустилась вниз в бытовку обедать, а Пашка не пошел.

«Еще что ли покурить…»