Красная волчица

— Был старшим лейтенантом, да вот по ранению демобилизовался.

Из кути доносились женские голоса.

— Чем это угощать-то народ буду? — сокрушалась тетя Глаша. — Взнатье, так приготовилась бы. А то как снег на голову.

— Угостим, тетя Глаша, — успокаивала ее Ятока. — Ганя и наш гость. Пошто его худо принимать будем?

И бабы со всей деревни понесли угощение, доставали заветные бутылочки. Ятока наставляла все на стол.

Гости разошлись поздно. Ганя проводил их, присел на ступеньку и закурил. Ночным сумраком окутались горы. Над ними теплились звезды. Под лесом, в низине, белел туман. Лесная тишина. Все это Гане казалось сном. Там, над бескрайней монгольской степью, когда ловил на прицел вражеский самолет, вспоминал это крыльцо, ель и две лиственницы, под которыми играл в детстве.

Он кидал свой самолет в смертельные атаки, чтобы сберечь этот дом. Он сделал все, что мог. А в душе росла безотчетная тревога. Точно он был в чем-то виноват перед родным домом. Это была сыновья вина перед землей, которая родила его, на которой он сделал первые шаги и которая будет ждать его, пока он жив, помнить его и после смерти. «К чему я о смерти?» — Ганя тряхнул головой.

Вышла тетя Глаша, села рядом с сыном.

— Я думала, хоть недельку погостишь у матери…

Голос у тети Глаши задрожал. Ганя обнял мать.

— Извини, так вышло. Осенью белочить приеду.

Простодушная тетя Глаша оживилась.

— Я тебе и собаку Юльку вырастила. Страсть какая белошная. Со старыми собаками и зверя берет.

— Спасибо, мама.

Тетя Глаша вытерла глаза.

— Ты уж когда поедешь, невесту с собой возьми. Я хоть погляжу на нее.

— С невестой дело хуже.

— Может, летчикам нельзя жениться? Так ты плюнь на этот ероплан. Охотиться будешь. Прокормимся. Уж так внучат дождаться охота.

— Я, мама, об этом подумаю. Про себя расскажи, как живешь.

— Че не жить-то? Кругом добрые люди. Вернешься, и совсем ладно будет. За подарки спасибо. Я тебе носки связала, зимой еще. Ты надевай их, теплые. Шарфик из беличьих хвостов собрала. Пойдем. Положи. А то утром забудешь.

На рассвете Ганя прилег. Тетя Глаша сидела возле кровати и не сводила глаз с сына. Так незаметно вырос. Кажется, еще вчера учился ходить, сказал первое слово — «мама». Тетю Глашу пугала его самостоятельность. Как-то Ганя решил на осередыш через протоку перебрести. Запнулся о камень и упал. Волна подхватила его и покатила, как бревнышко, только ручонки мелькают. Вытащила его тетя Глаша синего. Насилу отходили. Сколько слез пролила, думала, умрет вместе с ним. И первых его уток помнит она. Тогда дед Захар ружье ему купил, стрелять научил. Был бы охотник не хуже других…

Так за думами и застало солнце тетю Глашу. Ганя проснулся. Сел.

— Эх, и поспал сладко, мама. Схожу, искупнусь в речке.

— Смотри там, осторожней.

Через час опять вся деревня собралась на пустыре. Ганя встал на крыло самолета и помахал рукой. Тетя Глаша всхлипнула.

— Ты че, моя-то. Повидалась. Радоваться надо. Даст бог, еще прилетит, — успокаивала ее Семеновна.

Самолет ревом мотора пугнул тишину, разбежавшись, взмыл в небо. Сделав круг, скользнул к пустырю, пролетел над головами толпы, качнул крыльями и, набирая высоту, полетел в низовье.

Давно исчез за горами самолет. А тетя Глаша и Семеновна все еще стояли на пустыре и смотрели в синеющую даль.

Глава XI

В серой дождливой хмари перемешались дни и ночи.

В покати Седого Буркала на выступе утеса усталая орлица прикрывала собой от ветра и дождя беспомощных птенцов. Над ней, разбиваясь о вершину гольца, клубились изодранные тучи. А внизу, по ущелью, гулко грохоча камнями, мчался мутный поток. Из темного логова вышла голодная Красная Волчица. Она еще не вылиняла, а поэтому с боков ее свисала клочьями рыжеватая шерсть. Красная Волчица тенью скользнула между каменными глыбами и вскоре уже была на закрайке низины. Она наступила на мокрую траву, брезгливо тряхнула лапой и замерла, прислушиваясь к тихому шороху дождя. Невдалеке раздался мягкий треск ветки. Красная Волчица напряглась, готовая в любое мгновение кинуться на жертву или скрыться от врага в глухом урочише, подальше от логова. На лесной прогалине показался матерый волк, он нес в зубах кабарожку. Красная Волчица зарычала. Волк бросил жертву. Красная Волчица вонзила клыки в еще теплое тело кабарожки.

А дождь моросил, моросил…

У Василия была деятельная натура. А тут целую неделю он был вынужден отсиживаться дома. Наконец не выдержал, надел плащ и вышел на угор. Каменка неслась, точно одичалый конь. Там, где был осередыш, ходили мутные волны. По стремнине несло коряги и деревья, у берега в заводях крутило всякий лесной хлам. Пониже деревни в заливчике кормилась кряква.

На угоре показался Димка.

— Куда ходил?

— В библиотеку за книгами. А ты куда снарядился?

— Вышел размяться. Больно затянулось ненастье. Для птиц это беда, особенно для боровой дичи. В низких местах затопит гнезда. И если выводки появились, погибнут в такой мокроте.

— А уткам, поди, дождь не помеха.