Красная звезда и зеленый полумесяц

Русский колониализм и навязанные им капиталистические отношения постепенно размягчают и разрушают старые структуры племенного общества. Спаявшие орду воедино патриархальные и феодальные связи заменяются другими, в которых определяющую роль играют деньги. Казахи становятся продавцами и покупателями, заимодавцами, а иногда и торговыми компаньонами русских, узбеков и таджиков. Ослабление древней племенной солидарности углубляет неравенство между богатыми и бедными и способствует все более четкому проявлению классовых различий. Наиболее эксплуатируемые начинают все более четко осознавать свое положение. Земельная собственность приобретает новую сущность. Прежде земля часто была общим владением племени или сообщества племен и использовалась под пастбища и места поселений согласно нормам, определяемым традицией или соглашением между различными семьями племенной группы. Устройство постоянного зимнего жилища, окруженного обрабатываемым полем и стогами сена для животных — вещи совершенно новые, — теперь приводит к тому, что их хозяева начинают считать себя законными владельцами лежащей вокруг земли. В других случаях могущественные вожди кланов — «баи» — провозглашают себя единственными хозяевами земли, которая в действительности является коллективной собственностью. Таким образом, при пособничестве колониальных властей члены племени оказываются на своих собственных землях в положении издольщиков у богатого господина.

Сходным образом развивается ситуация и на землях Средней Азии. К феодалам и богатеям колонизация добавила еще одного эксплуататора — капиталиста, который заинтересован в развитии производства хлопка. Между этим финансистом современного типа и производителями имеются посредники, которые скупают урожай хлопка по самым низким ценам и дают взаймы деньги под очень высокие проценты. Получая банковские кредиты из 8 или 9 процентов, они предлагают полученные фонды, на этот раз исходя из 40 и даже 60 процентов, мелким земледельцам, которые таким путем влезают в огромные долги. Не будучи в состоянии выплатить долги, они вынуждены продавать свои поля богатым баям, стремящимся увеличить свои землевладения.

Баи теперь уже не только помещики, но и ростовщики, и крупные торговцы. Некоторые из них становятся даже промышленниками и владельцами разных предприятий.

«В начале XX века, — отмечает коллектив советских авторов, — в Туркестане наряду со слабеющим классом феодалов существовала не только торгово-ростовщическая, но и национальная промышленная буржуазия. Другое дело, что она была еще сравнительно малочисленна и экономически всецело зависела от русского монополистического капитализма. Но она уже умела по-капиталистически эксплуатировать и при этом широко опиралась на феодальные традиции»[14]. Это наблюдение имеет не только теоретическую ценность. Факт существования классовых различий, а следовательно, противоположных интересов, позволяет лучше понять политическое поведение различных элементов местного населения в час, когда пришла революция. Глашатаи ополчившихся против нее правящих кругов будут отрицать или затушевывать это обстоятельство. Они заявят, что в «коренном» обществе Туркестана и Казахстана не существовало социальных классов. Присвоив себе право говорить от имени всей «исламской национальной общины», они представят последнюю как единый блок — без трещин и противоречий. Большинство советологов и поныне разрабатывают эту тему. «Поскольку, — говорят они, — в Средней Азии не существовало социальных классов, а классовая борьба «чужда странам ислама», социализм смог утвердиться здесь лишь искусственным образом, под «русской опекой». Исходя из этого, они заключают, что те, кто в Туркестане и Казахстане выступал против революции, выражали тем самым глубокое и исключительно «национальное» чувство своих народов. У этих распрекрасных выводов имеется лишь один дефект: они построены на посылках, не имеющих ничего общего с правдой. Мы еще вернемся к этому.

«Дьявольская повозка» Бухаре не нужна

На заре нового, XX века массовое заполнение рынка фабричными товарами быстро привело в упадок местные кустарные промыслы и разорило ремесленников. В Бухаре, Самарканде и Ташкенте изготовленные большими промышленными партиями ткани успешно конкурируют с местной продукцией и в конце концов вытесняют ее. Оружейные мастерские Ферганской долины, славившиеся высоким качеством изготовляемых ружей, исчезают в начале XX века. Свертываются традиционные ремесла: художественная работа по металлу — чеканка, изготовление ламп, кувшинов, котлов, чем на протяжении веков занимались искусные хивинские, самаркандские и бухарские мастера. Вместо старинных чеканных блюд и чайников в лавках вскоре не остается ничего, кроме однообразных скобяных товаров, продающихся по всей стране — от Украины до Тихого океана. Единственным жизнеспособным промыслом остается изготовление ковров, которые ткут женщины.