Красная звезда и зеленый полумесяц

В самом деле, теология и законы Корана были основными предметами обучения. Студенты заучивали наизусть, штудируя их до бесконечности, стихи и суры из священных книг, написанных на классическом арабском языке, смысл которых с каждым новым поколением понимался как учителями, так и студентами все меньше и меньше. Такие «занятия», длившиеся годами, могли завершиться лишь выпуском мулл, еще более невежественных, чем их предшественники. Чему же они могли научить других? В деревнях обычно только один или два человека могли читать и писать. В удаленных же населенных пунктах грамотных и вовсе не было. В городах даже среди состоятельных людей многие не могли написать свое имя и поэтому носили перстни-печатки. Умевшие читать женщины были настолько редки, что ими восхищались, как невероятным чудом.

Ничуть не лучше было положение на территориях, прямо подчинявшихся русским властям. В 1915 году в колониях на здравоохранение и образование выделялось 2,3 процента государственного бюджета, а на нужды служб безопасности и администрации — 86,7 процента. Неудивительно, что после падения царизма число людей, умеющих читать и писать, составляло 2 процента среди узбеков, 0,7 процента у туркменов, 0,5 процента у таджиков, 0,2 — у киргизов и каракалпаков. Среди кочевников же царила практически полная безграмотность.

Создавшееся положение не могло не вызывать протеста у передовых людей того времени. Туркестанские и казахские просветители — писатели, философы, ученые — разоблачали поддерживаемый муллами русский колониализм и мракобесие. Более чувствительные к идеям прогресса, свободы и социализма, приносимым образованными русскими революционерами, чем к идеям панисламизма и пантюркизма, ставшим знаменем националистической буржуазии и некоторых «джадидов»[15], они призывали народ углублять собственную культуру, одновременно открывая для себя с помощью русского языка доступ к наукам и современным идеям. Среди просветителей были казахский этнограф, историк, публицист и путешественник Чокан Валиханов (1835–1865 гг.), живший в Бухаре таджикский писатель и философ Ахмад Дониш (1827–1897 гг.), преданный исламу и в то же время выступавший за реформы, а также за обучение русскому языку и литературе узбекский поэт, мыслитель, публицист Закирджан Фуркат (1858–1909 гг.), высмеивавший в своих сатирических стихах представителей знати, и, конечно, казахский поэт и философ Абай Кунанбаев (1845–1904 гг.), прославленный певец свободы и прогресса.

Но, столь близко от неминуемой бури, кто во дворцах обращал внимание на эти голоса, если не с целью заставить их замолчать? Кого заботило, что страна разрушается изнутри — от собственной нищеты, голода и невежества?

Созерцая красоту куполов, покрытых голубой и золотой майоликой, которые возвышаются над медресе и мечетями в сверкающем небе Бухары и Самарканда, русские аристократы, эмир, ханы и баи нимало не сомневались, что той жизни, которой они наслаждаются, счастливым образом обеспечена вечность.

Тем более жестоким будет пробуждение.

ЧАСТЬ II. БУРЯ НАД ТУРКЕСТАНОМ

Восстания в «тюрьме народов»

На восточных окраинах империи, как и в ее европейском центре, небо уже давно рассекали молнии, пока в 1917 году не грянула буря.

И действительно, в русских колониях, а также в Хивинском ханстве и Бухарском эмирате на протяжении десятилетий, предшествовавших революции, царило лишь относительное спокойствие. Междоусобные распри между феодалами, бросаемые эмиром или ханом призывы к газавату[16], выступления, потопляемые в крови царскими войсками, как, например, в Андижане в 1898 году, демонстрации, проходящие под антиколониальными и социальными лозунгами, например «холерные бунты» в Ташкенте в 1892 году, драматически сменяют друг друга. И хотя не происходит каких-либо широких и способных изменить существующий порядок крестьянских или городских восстаний, в Средней Азии совсем не так спокойно, как уверяют в Санкт-Петербурге. Как и в колониальном Алжире, где десятки тысяч крестьян были согнаны со своих земель, проникновение царского капитализма довело до нищеты множество дехкан. Некоторые из них, спасаясь от голода и безысходности, уходили в горы, чтобы вести там полную опасностей жизнь «благородных разбойников». Они нападали на богачей, на чиновников царя или эмира, на фермы богатых казаков-колонистов. В трех областях — Ферганской, Самаркандской и Сырдарьинской, — где колониальная эксплуатация была наиболее тяжелой, подобные налеты беспрерывно продолжались все последние годы XIX столетия.