В городах местный пролетариат был еще немногочислен и не отличался высоким уровнем политического сознания. Однако революция 1905–1907 годов стала для него прекрасной политической школой. Впервые многие из рабочих местного происхождения принимали участие наряду с русскими трудящимися, занятыми на частных предприятиях и в железнодорожных цехах, в демонстрациях и шествиях, организованных в Ташкенте, в Верном (Алма-Ата) и других городах. Впервые местные жители участвовали в забастовках на стороне русских, украинских, белорусских и польских иммигрантов.
Несмотря на свою ограниченность, эти совместные битвы имели важное политическое значение. Они предвосхитили — вопреки жившим еще долгое время национальным предрассудкам и «великорусский» дух, который коммунисты будут разоблачать и против которого будут непрестанно бороться, — исторический союз русских и местных революционеров в борьбе против царского угнетения и местных феодалов-эксплуататоров. Принимая участие в совместных действиях, выдвигая экономические и политические требования, русские и нерусские постепенно проникаются сознанием, что у них — какими бы ни были их национальность, религия и язык — общие интересы и надежды. Этот важный фактор политического созревания чаще всего игнорируется советологами либо, когда они все же к нему обращаются, преподносится ими как «пропагандистский аргумент». Ведь их главная забота — показать, что между русскими и нерусскими была, остается и всегда будет существовать непреодолимая враждебность.
В то время как революция 1905 года потрясает Россию, власти в Петербурге настроены оптимистически. При дворе полагают, что русские, устроившиеся в периферийных районах, восставать не станут, так как вспомнят, что они — прежде всего русские. Перед лицом «туземной угрозы» патриотизм должен побудить их остаться верными «своему» правительству и «своей» нации.
Считать так — значило недооценивать политическое сознание рабочих, на которых революционная пропаганда уже оказала свое глубокое влияние. Пятьсот сорок тысяч русских на окраинах империи (по данным 1917 года) отнюдь не представляли собой какого-либо недифференцированного блока, состоящего исключительно из колониальных эксплуататоров. Да, среди них были и казаки, управлявшие на манер царьков своими огромными владениями, и богатые промышленники и торговцы, но большинство иммигрировавших сюда рабочих и крестьян занимались таким же тяжелым трудом, как и у себя на родине. Например, в старых деревнях на давно колонизованных территориях Семиречья из 12 тысяч семей крестьян-иммигрантов, составлявших примерно 80 тысяч человек, пятая часть совсем не имела земли. У половины из этих семей не было и одного арпана, то есть они владели менее чем пятью гектарами. Наконец, две трети из них должны были, чтобы прокормиться, дополнять отходным промыслом те скудные доходы, которые обеспечивало им занятие земледелием. Действительность искажается особенно сильно тогда, когда, нуждаясь в «аргументации», некоторые западные авторы представляют дело так, будто все жившие в Средней Азии русские извлекали из колонизации выгоду и поэтому были ее естественными защитниками. Но если все они были привилегированными, как же тогда объяснить ожесточенность их забастовочной борьбы, а позже непримиримость их революционных битв? Ведь царские войска подавляют не только выступления дехкан и кочевников: узбеков, туркменов, киргизов, таджиков или казахов, — они вынуждены иногда противостоять восставшим русским крестьянам.
Таким образом, хотя по своей сути колониальные угнетение и эксплуатация повсюду преследуют те же цели, они в то же время не имеют абсолютно идентичных черт под любыми флагами и на всех широтах. Во времена Британской империи в Индии находятся 90 тысяч англичан. Все подданные Ее Величества, будь то дельцы, чиновники или офицеры, живут на обширные доходы и окружены получающими нищенскую плату «боями». Это сплошь джентльмены, которые играют в поло и ходят охотиться на тигров, среди них нет ни одного крестьянина, ни одного рабочего, ни тем более чернорабочего… Такого рода занятия, считают они, которые хороши для «туземца», недостойны белого человека, рожденного для более благородного времяпрепровождения!
Весьма отлично от этого положение русских в Средней Азии. Его можно сравнить с положением европейцев, переехавших в колониальную эпоху на жительство в Алжир. Хотя они и жили лучше, чем «туземцы», но далеко не все были богатеями, заставляющими «потеть бурнусы». В Алжире ошибка и драма этих людей будет состоять именно в том, что они забудут об этой основной черте их жизни и поверят в час выбора, что их интересы совпадают с интересами колониальных сеньоров.
Российская социал-демократическая рабочая партия (переименованная в 1918 году по инициативе Ленина в Российскую Коммунистическую партию большевиков), в которой начиная со II съезда тон задают большевики, представлена в Средней Азии с начала века. Именно с этого момента здесь начинается интенсивное развитие марксистской пропаганды.