Красноармеец Горшечников и «огненная вода». История 1-ая

- Шмелёву я давно про тебя написал, - ответил Север, помолчав. - Но имей в виду: больше нарушать революционную дисциплину не дам. В случае неповиновения - арест и всеобщее презрение коллектива.

Чернецкий посмотрел на него и вдруг засмеялся.

- Ладно, шалить не стану. И в штаб поеду. Может, не сразу шлёпнут, а с оттяжкой.

Север покривился.

- Конечно, ждут-не дождутся, когда же к ним Чернецкий пожалует, чтоб немедля его расстрелять! Много о себе понимаешь. Про тебя давно и думать забыли. Пакет передашь генералу лично в руки. Если попадёшься врагу, что хочешь делай - хоть съешь его - а чтоб не прочитали!

Затем, наткнувшись на гарькин взгляд:

- Ты чего уши греешь, Горшечников? Кыш отсюда!

- Я за Георгиной, - насупился Гарька. - Поехали, там Ромке… это… бинт нужен.

* * *

Станица, когда-то богатая, ныне походила на побитую жизнью бабу, которая под кем только не побывала; от былой красы остались одни руины. Стены домов покрывали рябины пулевых отметин.

В станице уже стояли полк Шабленко. Среди шабленковских Ромка к невероятной своей радости отыскал своих братанов - Федора и Жорку. Похожи они были, как две пули из одной обоймы, только Жорке полуха отхватило вражеской шашкой.

- Вы чего не писали? - напустился на них Ромка. - Рядом ходим и свидеться не можем!

- Ты разве читать умеешь? - отшутился Федор.

- Ты ученьем ум не турбуй, - подхватил Жорка. - Тебе вредно. Видишь, мозговая извилина наружу лезет. - Он дёрнул Ромку за нитку, торчащую из будёновки.

У колодца гремели вёдрами казачки, румяные от натуги. Над всеми, как сосна над малинником, возвышалась молодуха - богатырского росту, со смоляною косой до колен, такой богатою, что невольно рука тянулась потрогать. На что Храпов был скромен с женским полом, и то не сдержался, задел мимоходом.

- Не замай! - казачка вскинула коромысло на крутое плечо. - Двину промеж глаз - не поднимешься.

- Кипяток! - сказал Храпов уважительно.

- Сурова наша Олёна, - смеялись бабы. - Ты, солдат, её бойся - она есаула косой удавила.

- Правда, что ли? - удивился Гарька.

- Вот те крест! Тут деникинцы стояли… чи дроздовцы. К Олёне в хату есаула на постой визначили. Батька у неё на германской погиб, брат у Махна сгинул, одна девка осталась. Есаул и польстился, руки распустил. Олёна не стерпела, хватила его кулаком по лбу - мужик здоровый, а ноги подкосились. Тут она косу-то ему вокруг шеи захлестнула и задавила. Потом - в окошко, и на дальний хутор к куму побежала.

Красноармейцы ахали, удивлялись. Олёна сжала губы и выплыла из толпы, раздвигая народ мокрым ведром.

- Хороша девка! - вздохнул Храпов. - Я бы и женился… Умучился ведь невесту искать - до чего народ кругом мелкий, будто от мышей родятся!

К ночи совсем похолодало, глиняный кисель на дороге схватился и зазвенел ледком. По Млечному Пути ползли облака, как подводы, груженые солью; сыпались наземь редкие снежинки.

Отряд Севера разместился в трёх хатах, стоявших рядом - верно, когда-то рядом со старой поставили ещё две для отделившихся сыновей.

В большую набилось с десяток красноармейцев. Хозяйка, неприветливая старуха, заворчала и уползла за перегородку, кинув незваных гостей на двух небольших хлопцев. Ребятишки, держась за руки, робко, как суслики, подошли к Гарьке. Горшечников достал из кармана вывалянный в махорке кусок рафинада:

- Поделите сами.

Старший раскусил рафинадину голодными белыми зубами, кусок побольше отдал брату.

- Эх, мелкота, - вздохнул Хмуров. - Как там мои-то? Нате вот хлеба, что ли. Тебя как звать? - спросил он старшего.

- Колька Кривой, - хлопчик не мог отвести взгляда от располовиненной краюхи. - А это братишка мой, Дениска. А там - бабка наша. Только она нам не родная.

- Как это?

- А мы потерялись, - объяснил Колька. - У нас батьки не было, а матка с одним матросом ушла, а он у батька Безносого в отряде. Батько побёг куда-то, мы по дороге и потерялись. Вот, пришли к бабке Ганне и стали жить.

- Ну, ешьте, мальцы.

Колька напихал полный рот хлеба и, выпучив глаза, принялся жевать.

- Что ж вы батька искать не стали? - спросил Гарька.

- Мы стали. Гуторили, он на хуторе Глухом. Мы туда пошли. Там нам говорят: не-ет, он подальше, в сторону кладбища. Мы пошли, а дошли ночью, а там вдоль дороги - бойцы Безносого с косами стоят... и тишина! Мы и побегли обратно. Чтоб с собой не утащили.

Колькины глаза испуганно завертелись.

- Телок ты, - сказал Гарька с сочувствием.

Георгине отвели закуток в маленькой хатке, где устроились комиссар с помополитом и Угрюмцевым. Горшечников заглянул проведать подругу.

Комиссар с Угрюмцевым как раз пристроились к полынной настойке. Угрюмцев хватил разом полстакана и теперь отдыхивался, приоткрыв рот, как разморённый пёс. Лютиков от спиртного отказался.

- Холодно, - намекнул Гарька, выразительно поглядывая на бутылку.

- Обойдёшься, - отрезал Север. - Ступай к Георгине, она тебе молока нальёт… гимназист.