КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

"Как видим, репрессивная машина была запущена сразу же после революции. Сталин же увеличил мощь, ускорил обороты этой человеческой мясорубки. Хотя от его личной воли здесь уже далеко не все зависело. Органы ЧК, ГПУ, НКВД, разросшиеся как на дрожжах, опутали своими агентами всю страну, имея полную свободу действий", указывает автор, защищая свою позицию.26

Все это более чем справедливо. И смело. Гораздо смелее того, что пишут некоторые против-ники сталинского произвола. Левый марш крайне правых — это одно из самых интересных

257

явлений в идеологической борьбе эпохи гласности.

Правда, начал его не Валерий Хатюшин, а Вадим Кожинов. Он первый из литераторов (о научных публикациях я здесь не говорю) привел цифры потерь населения в годы гражданской войны, подчеркнув, что из 15 миллионов человек, которых не досчиталась Россия к 1921 году, лишь 600 тысяч с обеих сторон погибли в боях и около 4 миллионов эмигрировало. Остальные — жертвы голода, эпидемий, массового террора, а также погромов, о чем автор не упоминает.

Такова была цена, которую народ заплатил за революцию. Масштабы жертв дают дастато-чно объективное представление о мере ожесточенности, которая в последующие годы не была преодолена и привела к торжеству сталинизма. Поэтому, когда Кожинов, или Хатюшин, или Владимир Солоухин указывают на то, что сталинский режим был не причиной, а следствием репрессивного характера большевистской власти, то они правы. Когда они указывают на то, что ужасам 37-го года предшествовали ужасы коллективизации, а еще до нее — ужасы военного коммунизма, то они правы вдвойне. Сводить всю трагедию террора к личности Сталина могут только люди недалекие или умалчивающие о том, что думают.

Но ведь за десятки лет до Кожинова или Солоухина об истоках народной трагедии с большой силой и болью написал Василий Гроссман. Почему же теперь, когда его повесть опубликована, они (или их единомышленники) обвиняют своего предшественника в русофобии? Впрочем, это понятно: уже своей фамилией Гроссман никак не подходит для роли спасителя отечества. К тому же он осмеливается заглянуть вглубь, перешагнуть рубеж 1917 года. Трагедию революции и сталинизма он пытается осмыслить в перспективе всей тысячелетней российской истории, а это, с точки зрения "патриотов", значит — "посягнуть на святое". Это и бесит правых, остающихся таковыми несмотря на их левый марш. Не трагедия народа волнует их. Их задача проста: все ужасы сталинизма (и вообще большевизма) приписать евреям.

В. Хатюшин приводит письмо читателя, кандидата философских наук Г. Матвееца, в котором даже по нынешним временам обнаруживаются поразительные откровения:

258

"Жертвы действительно были не просто сталинизма, а "чего-то другого"... Я читал "дело" своего отца, кадрового рабочего, ударника, рационализатора, делегата трудящихся города на похороны В.И.Ленина, читал и "дела" других работников паровозостроительного завода в городе Запорожье, арестованных 19 сентября 1937 года. В них нет ни указаний Сталина, ни распоряжений из Москвы. Это была так называемая местная самодеятельность. Затем забрали и тех, кто ее творил. "Что-то другое" — троцкистские, зиновьев-ские и прочие остатки идейного и организационного разгрома руководства оппозиции (так у автора. — С.Р.) в конце тридцатых годов. Замаскировавшись в партийных, советских государственных органах в военном ведомстве, особенно в НВКД, они мстили за свое поражение, создавая клеветнические "дела" на лучших людей страны. Обстановка для этого была подходящая: шла борьба с подлинными врагами. Массовые репрессии 1937 года, после разоблачения деятельности оппозиционеров, вышедшей за рамки закона и Устава партии, — это их работа, это прокладывание дороги к захвату власти в государстве, в партии, к осуществлению того, что им не удалось в первые годы революции и что им не позволил сделать Сталин. Этим и объясняется сейчас его всестороннее оплевывание, а вместе с тем и извращение всей нашей истории последышами контрреволюции, не оставляющими мысли о реванше".27

Если продраться сквозь логические и грамматические несуразности, то мысль кандидата философии сводится к следующему. Пока троцкисты и зиновьевцы находились у власти, они вели себя более или менее прилично, а вот после того, как Сталин и его сторонники их разгромили и даже физически уничтожили, — они ("остатки разгрома"!) стали "мстить", но не Сталину, как своему врагу, а почему-то, совершенно невинным людям, которых миллионами — без ведома Сталина — отправляли на смерть. Эту мистику В. Хатюшин цитирует вполне сочувственно. А от себя замечает:

"В конце концов, если бы не Сталин, то к власти в 1924 году пришел бы Троцкий... Троцкий мечтал превратить страну в военно-феодальное государство, чтобы с его помощью осуществить мировую револю-цию, встав во главе этой революции и тем самым — во главе мирового правительства. То есть он на практике мечтал легализовать масонскую идею — власть над всем миром. Главным препят-

259