утверждает, что Россия с ее тысячелетней историей — это живой развивающийся организм, а не механизм; ее будущее органично вытекает из прошлого, а потому попытки какого-либо "механика" что-то в ней исправить или, наоборот, сломать обречены на провал. Как ни парадоксально, эта мысль полностью совпадает с той, которую более конкретно развивает герой повести Василия Гроссмана, считающий, что ужасы ленинизма и сталинизма взошли на дрожжах тысячелетнего российского рабства.
Однако, противореча Гроссману и себе, Шафаревич доказывает, что марксизм-ленинизм-сталинизм никаких корней в российской истории не имеет, что он был навязан несчастной стране "малым народом", который теперь снова хочет навязать ей нечто для нее чуждое, а, стало быть, чрезвычайно опасное.
Так что же все-таки представляет собой Россия — организм или механизм? Можно ей что-либо навязать извне или нельзя? Если нельзя, то о чем беспокоиться! А если можно, если маркси-стский тоталитаризм был в Россию привнесен с Запада, где он на практике не осуществился, то почему же не попытаться использовать
Сколько же "фобий" должно гнездиться в душе человека, да не к какой-то горсточке евреев и интеллигентов, а к России, если он, "остро переживая принадлежность к своему народу", хочет снова отгородить его железным занавесом от лучших достижений человечества!
Особенно ярко эти "фобии" выражены в статье И. Шафаревича "Феномен эмиграции".
Автор рисует жуткую картину вселенского зла, которое всегда исходило и исходит от эмиг-рации, потому что "ее путь избирают как раз люди, менее укорененные в жизни".33 Не брежнев-ский режим, не ввод танков в Чехословакию, не репрессии против инакомыслящих, не подавление того же движения за эмиграцию отсрочили перестройку на 20 лет — в этом повинно именно движение за свободу эмиграции! И когда пере-
263
стройка началась, основная угроза для нее исходит не от сопротивляющихся ей партаппаратчиков, не от коррумпированной номенклатуры, не от поднявшей голову черной сотни, а — опять же — от эмигрантов. При этом само понятие "эмигрант" автор статьи толкует весьма широко:
"Существует "эмигрантское отношение к жизни", которое может окончиться, а может и не окончиться отьездом".34
Так можно записать в эмигранты любого человека, который сказал или написал что-то не угодное Шафаревичу. Это он и делает.
"Существует распространенный прием, который, вероятно, многие могли наблюдать, когда сплочен-ная группа, "мафия", захватывает руководство в какой-то сфере жизни. Интересного для них человека они "проверяют", "прощупывают", заставляя сделать нечто для него неприятное. Если он покорится, значит его можно сгибать дальше, можно и совсем подчинить, в противном случае — надо повременить: он еще не созрел. Таким проверкам подвергаются, в событиях большого масштаба, целые социальные слои и народы".35
Любопытное рассуждение, но что же конкретно имеет в виду автор, в чем состоит "проверка" русского народа эмигрантской "мафией"? Оказывается, в публикации журналом "Октябрь" отрыв-ка из книги Андрея Синявского "Прогулки с Пушкиным"! Заметьте: не сама книга (она может кому-то нравиться, а кому-то активно не нравиться), а именно факт ее публикации в советском журнале, так что главный диверсант тут даже не эмигрант Синявский, а главный редактор "Октября" Анатолий Ананьев.
"Как надо было бы наиболее эффективно "проверить" русских? Кощунство, оскорбление православия? — но теперь это было бы болезненно лишь для меньшинства. Еще раз испачкать грязью русскую историю? — но это мы уже переносим спокойно. А вот, пожалуй. Пушкин — это то, что ближе большинству русских, укол в это место почувствуют большинство их... Вот одной из проверок жизненности нашего народа, его способности дать отпор и является эта публикация".36
264
Какой же отпор надо дать этой "русофобской" диверсии? Забыв собственные концепции о
"Недавно аналогичная ситуация прогремела по всему свету. Знаменитые "Сатанинские стихи" Сальма-на Рушди — это, по-видимому, нечто вроде исламского варианта "Прогулок с Пушкиным". И надо сказать, что исламский мир своей реакцией на это прощупывание еще раз доказал свою большую жизненную силу, а тем самым, вероятно, заметно ослабил давление, которому мог бы подвергнуться в ближайшее время... Реальным ответом были грандиозные демонстрации, то, что в столкновениях с полицией сотни людей отдали свои жизни, и в результате удалось добиться запрета книги во многих странах".37