Красное каление. Роман. Том первый. Волчье время

    …После летнего  артобстрела, когда , быстро взявшийся огнем тепляк, в считанные минуты превратился в груду дымящихся развалин, дотла выгорела лишь его середина, состоящая из сухой, как порох, соломенной  загаты  да  дощатого навеса с камышовой  крышей. Примыкавшая же к тепляку с одного края небольшая овчарня, накануне помазанная мокрой глиной с конским навозом, уцелела, сгорела лишь ее такая же камышовая крыша. С другой стороны, на небольшом удалении от тепляка, вкопанная почти целиком, как блиндаж, в землю, находилась небольшая сторожка, крытая когда-то красной черепицей. Со временем по крыше  пошла расти трава, уцепившаяся корнями за нанесенную степными ветрами редкую почву и, не зная о существовании сторожки, ее заметить было почти невозможно.  Когда-то бывший владелец экономии, ростовский купец и коннозаводчик Михайлов собирался построить тут небольшой кирпичный домик для сторожей, да дед Игнат, которого хозяин любил за честность и мудрость, не согласился покинуть маленькую теплую  землянку: «– Я тут, как старый корсак в кубле, любую зиму пересижу! В степу чем глубже, тем спокойней». Не пострадала при артобстреле, конечно, и сторожка, а с ней уцелел и уже дряхлый Игнат, оставшийся в полном одиночестве на опустевшем голом зимовнике.  А в самом конце лета,  когда полковник  Генштаба  Ярославцев  с дочерью, вырвавшись из красной Москвы, пробирались ночами  на юг, под Царицын  и, уходя от погони, жеребец под ним был убит, сам полковник зарублен, а Ольга, раненная и потерявшая коня, благодаря спустившимся сумеркам, чудом оторвалась от казаков и , теряя последние силы, набрела на спасительный зимовник, Игнат, уже едва передвигаясь сам, с великой радостью приютил девушку: « -Хучь помру с живой душой рядышком, слава те, Хос-споди…»

Рана оказалась сквозная. До зари у раненной начался  жар, в беспамятстве пролежала она трое суток. Игнат ни на шаг не отходил от нее, выхаживал, как родную дочь, припомнив все, чему научила его долгая и  многотрудная  жизнь, моля Николая Угодника, чтобы тот  забрал его, больного старика, а не цветущую девушку. И беда отступила, Ольга пришла в себя, стала день ото дня поправляться. Однажды, едва, встав на ноги, она робко спросила Игната, где бы поискать тело отца, чтобы как-то похоронить… «– Э-э, душечка моя! – помолчав, грустно проговорил  старик, -степь уж давно сама прибрала твоего папку, уже не похоронишь!» -таков был его ответ. И долго еще глубоко раненная полудетская душа ее тяжело  и больно привыкала к тому, что произошло…

Глубокой осенью, когда уж совсем она поправилась и немного отлегла от сердца горечь утраты отца, единственного на свете родного человека, слег, и теперь уже не поднимался, и дед Игнат. Ольга кинулась, было, отваривать травы, запасенные стариком в достатке, но тот, уже с трудом выдавливая слова, остановил ее:

 -Не суетись, не колотись ты, моя душечка…Помираю я…Господь смилостивился…Вот, домой зовет…Засиделся ты, говорит, Игнат…в гостях, хе-хе…Давай, домой…Э-эх…Там, за овчарней…, прикидана кизяком, могила, уж…третий годок меня…дожидается. Пленные австрияки…копали. Схорони, детка, старика…Не  дай его голодным…собакам…в трату… А сама, приблудится какой конек…не жди тут…красных. Ты…белая кость и…тебе от них…погибель! Выбирайся, как …весной подсохнут…дороги, благослови тебя… Господь…,душечка. А…харчей тут…хватит. Храни тебя, Господь…

 К вечеру он впал в беспамятство, а к утру и тихо помер. Ольга, видевшая в госпитале немало смертей, но потрясенная  такой  утратой, разревелась, как ребенок. Выплакавшись, отведя душу, уже после полудня, как и  велел Игнат, обрядила его в чистое, прочла «Отче наш…» и,  аккуратно завернув в холстину, опустила высохшее тело  в могилу. Сама себе удивляясь, насыпала холмик, воткнув у изголовья и небольшой крестик, неумело сбитый ею из кусков досок. Ужаснувшись тому, что так и не узнала ни его фамилию, и ничего больше, химическим карандашом жирно написала на кресте « Раб божий Игнат. Умер 20 ноября  1918».

    …– Ну, рассказывай, мил человек, кто такой, откуда, куда? –Гаврилов, смахнув рукавом снег, присел  на кучу обгоревшего камыша и раскурил самокрут, выпустив густые клубы терпкого  дыма. Он приказал привязать руками и ногами  пленного к почерневшему столбу, а чтобы рассмотреть его получше, поднес поближе к лицу разожженный пучок соломы. На поиск Лопатина и его кобылы он отправил двоих  бойцов, Остапенко и Овчаренко остались  при командире.

 –Молчишь…Ты моли бога, чтобы хлопцы мне Лопату живым нашли, иначе казнь тебе будет ой, какая лю-ютая!  С тобой кто еще  шел? Куда шли и с чем ? По-хорошему спрашиваю…пока!

Пленник, поникнув головой, угрюмо молчал. Шапку он потерял, и мокрые русые волосы спадали на высокий интеллигентный лоб. На вид ему было лет не больше тридцати, может, даже и меньше. Прямая осанка выдавала в нем военного.