Красные блокноты Кристины

Пахнет мокрыми листьями, теплой землей – небо набухло, вот сейчас начнется, но со мной ничего, я ничего: много лет не ношу зонтика, от тяжести и непривычки. Капли падают на щеку, размазывая тональный крем. Если промокну всерьез, нужно будет зайти в туалет на выходе – буду долго оттирать лицо кусочками туалетной бумаги. Будет много черного: тушь, жидкая растекшаяся подводка, карандаш для бровей – и белого: крем, блестящие тени, так и не успевшая загореть за все время кожа. Дождь начинается быстро, и забываю о лице. Белое платье мое намокает, прилипает к груди – аллеей иду, почти бегу, кругом никого, только возле самой далекой лавочки женщина торопливо накидывает прозрачный синтетический чехол на коляску со спящим ребенком. Лифчик телесного цвета обозначается под одеждой явно и некрасиво, хочется снять, стянуть с себя. Сдираю, выпрастываю лямочки – они путаются в руках, скручиваются. Складываю и убираю в сумочку.

И никто не смотрит, никто, когда быстро иду по закипающим дорожкам Филёвского парка, – только потом, в городе, возле наземной линии метро, осознала, что иду раскрытая, мокрая. Навстречу по узкой асфальтированной дорожке маршируют солдаты – бог знает откуда взялись, потому что не встречала раньше. Каждый младше меня на десять лет; головы не поднимаю, но сама чувствую все.

Дома, стоя под душем, подумала, что раньше непременно захотела бы смыть взгляды, но сейчас чистой встала в ванну: только с ног вода растеклась темной лужицей – много черной земли в парке, сосновых иголок, созревших ягод.

Двое

В конце лета он спросил ее – как удалось сохранить такую белую кожу, точно ни солнца не было, ни лучей от воды, ни темного смога, поднимающегося от горящих сухих болот, ни дыма от дизеля речных судов? И ей вдруг так захотелось иметь не эту белую, а красные следы на бедрах и запястьях от его рук, прозрачную слюну на внутренней поверхности бедра, но он слушает-слушает-слушается-удаляется-удаляется-удаляется: скоро уйдет на работу, исчезнет; точно не было никогда.

Иркутск

Она присела на краешек белого шезлонга посмотреть на море, почти невидимое в темноте. Над узенькой набережной нависал город, убегал улочками с овощными лавками, сложенными пляжными зонтиками, матросками ивановских ситцев, солнечными очками, пазлами, магнитиками, лавандовыми гидролатами, чеканкой медных монет, плетением афрокосичек, татуировками хной, домашними обедами, кофе по-турецки, общественными туалетами, мягким мороженым, янтарными подвесками, живыми устрицами, мертвыми осами.

Через несколько минут пришел черноволосый парень, закрыл собой море.

– Здесь нельзя сидеть, девушка, здесь платно.

Она подняла глаза.

– Я сейчас уйду.

– Тогда сто рублей.

Поднялась, отряхнула юбку, не хотела платить сто рублей, да и не было налички. Пошла к лестнице, а черноволосый парень не отставал, трогал за локти.

– У меня все равно нет, вы не идите за мной.

– Как платить будем?

Вверху закрыли лестницу, ведущую на пляж. Он до одиннадцати работал, да, точно, она вспоминала. Пожала плечами, остановилась.

– Ты фотографировала тут, да? А хочешь, отвезу тебя туда, где такие фотографии сделаешь, что никто не поверит?

– Это куда?

– Я уж знаю куда.

Он схватил ее за бедра и развернул к белому строению с надписью «Медпункт». Там что – там красный крест на белом фоне, фон отстает от себя, белой крошкой падает потихоньку на бетонные плиты.

– Ты откуда приехала? – поднимая вверх ее юбку.

Из Иркутска, у нее на сумке написано – Иркутск: что-то там случилось, какой-то съезд, форум, где дали сумку, в которой и привезла все с собой на юг. Купальник, маленькое полотенце. Купаться не собиралась сегодня, но взяла – вдруг будет настроение, но не было весь день, весь вечер. Скоро появится, скоро захочется все с себя смыть.

После надела трусы от купальника, а те, что сняла, смяла комком и засунула в сумку. Хотела выбросить, чтобы не вспоминать потом, но хорошие, новые, и жалко.

– Тебя как зовут? – после всего спросил парень.

– Алена, – она подняла с мокрого песка имя, которое не было ее именем.

– Алена, можешь не платить, – он улыбался, вытирал руки бумажной салфеткой.

Она подобрала сумку, на которой написано Иркутск, поднялась по лестнице, не слышала парня, подошла к закрытой калитке, после которой набережная, где люди ходили, не останавливались, и можно было кричать – даже музыка не смолкла, все еще доносилось из открытой шашлычной Владимирский централ, ветер северный, и какая-то блондинка в прозрачной блузке на ярко-красный купальник кружилась одна. А перелезть легко невысокий заборчик, только на руках подтянулась, а слезла с той стороны. Оказалась.

Прошлась вдоль магазинчиков, зашла в открытую кофейню – трусы от купальника неприятно натирали внутреннюю поверхность бедер, но в кофейне не было туалета.

– Маленький капучино с корицей, пожалуйста, – попросила она, – оплата картой.

Она прижала карту к терминалу на несколько секунд, мелькнули серебристые буквы имени и фамилии, и вдруг не захотелось читать, заново вспоминая себя.