Красные части. Автобиография одного суда

Но так ли уж и не понравился бы Джейн суд? Она сама училась на юриста — не по уголовным делам, но всё же на юриста. Сколько я ее знала, она говорила о том, что станет юристом, — рассказала «Детройт ньюс» школьная учительница Джейн через несколько дней после убийства. — Это была ее главная цель. В 1969 году Джейн была одной из 37 девушек-студенток на потоке из 420 человек. Последние несколько лет своей жизни она занималась политическими кампаниями и самостоятельно изучала разрешение споров о гражданских правах. После ее смерти Школа права учредила мемориальную награду имени Джейн Л. Миксер для студентов, которые отличились особо глубокой приверженностью ценностям социальной справедливости и гражданских прав. В юности я полагала, что за наградой стоят мои дедушка и бабушка, но это было не так. Собирая материал для «Джейн», я выяснила, что награду учредили в 1970 году ее друзья; их стараниями награда вручается до сих пор. До того как следствие по делу возобновилось, поиск «Джейн Миксер» в интернете в основном выдавал информацию о бывших студентах Школы права, которые удостоились этой награды и включили ее в свои резюме. Пусть Джейн не прожила достаточно долго, чтобы оставить какое-то «наследие», но если она и положила ему начало, то созвездие политических активистов, общественных защитников и социальных работников, связанных ее именем в киберпространстве, пожалуй, составляет его часть.

В конце концов я нарушаю молчание и бормочу что-то вроде: Может, Джейн это и не понравилось бы, но если бы меня убили и никто не пришел на суд, думаю, мне было бы немножко обидно. Курьезность, ребячливость этого замечания становится очевидной, как только оно вылетает у меня изо рта. Разумеется, мне не было бы ни так, ни как-то еще. Я была бы мертва.

В моей жизни было время, где-то около моего шестнадцатилетия, когда я начала сомневаться, действительно ли женщины умирают. То есть, я знала, что они умирают, но меня озадачивал вопрос, попадают ли женщины на этой планете в тот же экзистенциальный переплет, что и мужчины. Эта озадаченность возникла, когда я посещала летний курс лекций в университете Беркли под названием «Экзистенциализм в литературе и кино». Я выбрала этот курс из интеллектуальных соображений, но втайне также надеялась, что он поможет мне избавиться от панических атак, связанных со смертью и умиранием, которые осаждали меня несколько лет после смерти отца. Его кончина в спальне перевела вечернюю молитву «И если я умру во сне» из разряда умозрительных в разряд вероятных, и хотя мне было всего лишь одиннадцать, потом двенадцать, потом тринадцать, я ужасно боялась засыпать — а вдруг не проснусь? По неведомым мне неврологическим причинам эти панические атаки часто сопровождались какой-то зеленоватой пеленой, застилавшей мне зрение. Когда я ощущала их приближение, я выбиралась из кровати и ходила взад-вперед по подвалу дома моей матери до тех пор, пока мебель, и небо за окном, и моя кожа не теряли этот болезненный зеленый оттенок, который, как я узнала несколько лет спустя во время поездки в Кентукки, очень похож на взвесь в воздухе перед торнадо.

Профессор на курсе по экзистенциализму сказал нам в самом начале, что каждый раз, когда он говорит «человек», он имеет в виду человека любого пола. Но моему мозгу не так-то просто давалась эта замена. Мне нравился курс, но чем дальше, тем больше он казался мне каким-то антропологическим исследованием «современного человека» — человека мужского пола, в чьих мрачных брожениях и вечном беспокойстве о собственной смертности я находила что-то захватывающее и знакомое, но вместе с тем отличное и не вполне переводимое. Одним из фильмов, которые мы смотрели на этом курсе, было «Головокружение» Хичкока, и я помню свое замешательство оттого, что героиня Ким Новак была как будто полуразвоплощена, тогда как герой Джимми Стюарта выглядел «реальным», из плоти и крови. Я хотела потом спросить у профессора, может ли быть так, что женщины всегда уже в какой-то мере мертвы, или наоборот, в какой-то мере еще не начали существовать, но не смогла сформулировать этот вопрос так, чтобы не звучать и не чувствовать себя более или менее сумасшедшей.

Даже если оставить Джейн в стороне, — говорит Фил, — доводы штата кажутся мне на редкость слабыми.

Мы с матерью знаем не так уж мало о доводах штата, но у Фила степень по юриспруденции — может, он знает что-то, чего не знаем мы?

Может, и так, — говорит моя мать. — Но мы здесь не потому, что надеемся «выиграть». Я даже не уверена, что мы «в поисках справедливости». Мы здесь для того, чтобы свидетельствовать.